— Мы уже твёрдо решили, ваше величество, этот вопрос больше не обсуждать! — твёрдо заявил Эйе. — Надо послать вавилонскому попрошайке мебель, украшенную золотом и слоновой костью. Он как раз недавно построил новый дворец, так что, думаю, будет доволен.

— Хорошо, этот вопрос решён. — Тии стала внимательно всматриваться в окно, вновь заметив в саду что-то интересное.

А тем временем по дорожке между сикаморами и пальмами шёл Джабу. Он за прошедшие четверть века изрядно поседел и потолстел, но шаг его был всё так же упруг, как и в молодости, а на физиономии расплывалась обычная самодовольная улыбка. Навстречу Джабу бежала молоденькая служанка в жёлтой короткой тунике. Чёрный гигант расставил свои длиннющие руки, и девушка оказалась в его объятиях.

— Попалась, птичка, — довольно пробасил нубиец.

— Ой, господин Джабу, — запищала девица, игриво улыбаясь, — пустите меня, я очень спешу, просто с ног сбиваюсь.

— Куда же это летит моя красотка? — причмокнул толстыми губами нубиец.

— Да на задний двор, на птичник. Царица заказала на обед перепёлок, а мне сказали на кухне, что их ещё не доставили. Разве можно так тянуть, ведь скоро уже обед!

— Ах ты, моя птичка! — Джабу поглаживал своими огромными лапищами служанку. — К Сетху перепёлок, ты вкуснее всех на свете. Какая у тебя нежная кожа и как это от тебя славно пахнет, наверно, стащила духи у царицы?

— Ну что вы, господин Джабу, я не такая! — ответила девица, тая, как воск, в руках опытного соблазнителя.

Тут царица высунулась из окна и закричала на весь сад:

— А ну, Джабу, отпусти девчонку и иди сюда! Ты совсем сдурел на старости лет? На любую девку бросаешься? Подаёшь хороший пример для моих племянниц!

— А где мои гусята? Опять за мной подсматривают? — Джабу, отпустив служанку, стал вертеть большой головой с чёрной шевелюрой, в которой обильно сверкали седые волосы.

Из ближайших кустов раздался девичий хохот. Вскоре племянницы были уже в объятиях чёрного гиганта, они громко смеялись и целовали нубийца в щёки, называя его дядя Чёрный Носорог. Нефертити склонилась к его уху и зашептала:

— Джабу, попроси тётушку отпустить нас сегодня помолиться в храм бабушки и дедушки.

— Хотите покататься по городу?

— Ага, — радостно подтвердила Нези. — Нам служанка сказала, что в город приехал бродячий цирк. Там и акробаты, и вавилонский фокусник, и даже дрессированный крокодил, который умеет говорить.

— Неужели? — удивился Джабу. — Это очень интересно. Я, пожалуй, вытащу в храм и сестрёнку, а потом мы чуть отстанем от свиты царицы и махнём к циркачам. Где они, кстати, остановились?

— Говорят, на берегу, в торговом порту.

— Ладно, идите, гусята. Готовьтесь к поездке в город, прихорашивайтесь, но только одевайтесь попроще, чтобы не привлекать к себе внимания, когда мы сбежим из свиты царицы и отправимся смотреть на акробатов и говорящего крокодила. — Джабу опустил на ступеньки дворца девушек и пошёл к царице.

Во дворце, несмотря на палящее солнце, было прохладно.

— Что ж ты, сестрёнка, своих родителей забываешь? Ой как нехорошо! — обратился Джабу к Тии, бесцеремонно ввалившись в зал, где шло совещание по внешней политике.

— Да я совсем недавно была в их храме. Приносила жертвы богам и молилась за них.

— Недавно — это месяц назад! Ничего себе недавно, — сердито закачал большой кудрявой головой с седыми висками нубиец.

— Ой, Джабу, если ты пристанешь, так от тебя не отцепишься! — заворчала царица в раздражении. — Хорошо, вот продиктую ответы царю Митанни и вавилонскому царю и поедем в родительский храм.

— Да зачем же вам, ваше величество, самой диктовать эти послания, — мягко проговорил сидящий рядом Эйе. — Я знаю, о чём вы хотите их уведомить и что ответить на последние письма. Ведь мы с вами уже это обсуждали.

— Правильно, — закивал головой Джабу. — Зачем, собственно, нужны все эти дармоеды-визири, да и прочие писцы, папирусомараки? (Нубиец произнёс это слово как папирусомараки). Сидят по целым дням на мягких подушках, морды и задницы наели огромные, а толку от них чуть! Скоро главной жене нашего фараона свои белые ручки придётся пачкать чернилами и переписку вести с царями разными. Вот до чего дожили! Да что говорить, при муженьке-лоботрясе, жене приходится всеми делами заниматься.

— Ох и брюзгливым ты стал, Джабу. — Царица засмеялась и встала с кресла. — Ладно, на сегодня всё, — обратилась она к визирю, — лично все послания, Эйе, проверь и на досуге хорошенько подумай, что нам делать с обнаглевшими хеттами и зарвавшимся царьком Суппилулимой.

Тии удалилась. За ней вышел и великан-нубиец.

— Негр проклятый, совсем обнаглел! — проворчал себе под нос Эйе, вставая с кресла. — Составь послания и вечером со всеми бумагами чтобы был у меня, — небрежно приказал он в свою очередь писцу, стоящему рядом.

Вскоре визирь Верхнего царства уже шёл из дворца царицы, постукивая по мраморным плитам позолоченным посохом. А толстый писец с красными от усталости глазами ворчал, оставшись в кабинете вместе со своим слугой и собирая многочисленные папирусы:

— Опять не пообедаешь как следует, всё второпях да второпях. Это же надо, такую груду документов составить к заходу солнца, а оно уже вон склоняется к западному берегу реки. Эх, жизнь моя проклятая! А ну, пошевеливайся, лоботряс! — рявкнул писец охрипшим от многочасовой читки голосом и хлопнул в сердцах серебряным посохом по узкой спине молодого слугу, нёсшего веер и складной стульчик своего господина.

Когда по извилистой песчаной дороге, тянувшейся сначала по унылой жёлто-серой равнине, а потом среди светло-коричневых каменистых холмов, длинная процессия с носилками царицы во главе поднялась к зданию храма, солнце нещадно палило.

— Ну и жарища! — проговорила царица, шагнув на землю из носилок, осторожно поставленных слугами у входа в храм, и осуждающе посмотрев на подошедшего к ней Джабу.

— Тем приятнее нашим родителям, сестричка. Ведь мы прилагаем столько усилий, чтобы навестить их и помолиться за их вечное благополучие, — пробасил нубиец, насмешливо улыбаясь.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что голубоглазая девчонка, с которой он играл в детстве и которой тайком от её родителей таскал ворованные на базаре фрукты и сладости, вот уже четверть века была царицей Египта. Тии что-то буркнула себе под нос и огляделась. С высокого холма, на котором было возведено монументальное строение, было видно далеко вокруг. Солнце стояло в зените. Над жёлто-серой каменистой поверхностью западного берега струился расплавленный воздух. Холмистая пустыня производила мрачное впечатление своей безжизненной неподвижностью. Изредка мелкий зверёк пробегал по раскалённому щебню между редкими серыми колючими кустиками от одной норки до другой, но и это ему порой не удавалось. Откуда-то из бездонной светло-голубой вышины вдруг камнем, прямо на неосторожную жертву падал серый коршун. Раздавался предсмертный пронзительный писк, и пустыня вновь застывала в щемящем душу покое.