Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот так ответил путешественнику отшельник Виноградного пика.
– Слушайте, отличный рассказ, судя по всему! Умница Грин! И как это правильно – про запертую дверь. Так зачем же вы хотите её открыть, если согласны с отшельником?
– Смешно. Я и с Христом согласна, и дальше что? Если в доме все двери открыты, а одна заперта, возле которой замрёт женщина в судорожном любопытстве?
– А я бы согласилась жить, как отшельник Виноградного пика.
– Это не для нас. Вы в состоянии совершить то, что писатели называют сколотить хижину? Да и должность отшельника не для женщин.
– Пока что так. А ещё что не для женщин?
– А давайте прикинем.
Мы принялись составлять скорбный кодекс.
На свете не существуют (в смысле – нам с ней не встречались) женщины-электрики.
Сантехники и водопроводчики.
Автослесари.
Шофёры-дальнобойщики.
Женщины, профессионально собирающие мебель. Так же и реставраторы мебели.
Часовщики.
Капитаны подводной лодки. Пилоты гражданской авиации (о военной нам неизвестно).
Монахи-отшельники.
Каталы.
Сутенёры (есть только содержательницы борделей).
Чистильщики обуви.
Маньяки-педофилы. Режиссёры и операторы порнофильмов.
Грузчики.
Составители пособий по охоте и рыболовству.
Машинисты поездов, в том числе поездов метро.
Шахтёры.
Мастера буровых установок.
Промышленные альпинисты.
Газосварщики.
Монтировщики декораций (в театре).
Могильщики. Словорубы на могильных плитах. Санитары в морге.
Пожарные.
Водолазы.
Жонглёры (в цирке). Также силачи, шпрехшталмейстеры и фокусники.
Хакеры. Но говорят, что есть.
Монтажники-высотники.
Президенты России.
Это мы за десять минут набросали, и список явно неполный, можете сами вписать, что зашло в голову. Мы его набросали в моём блокноте, у меня всегда с собой бумага и ручка, да, я родом из прошлой жизни. Я старушка и не могу с этим смириться. Придут болезни, сломят гордый дух, а пока…
– Вы страдаете, глядя на наш список? – заботливо спросила она. – Вы хотели бы стать могильщиком или президентом России?
– Борони Бог, как говорят тунгусы. Хотя тут есть над чем подумать: отчего, скажем, акробаты и воздушные гимнасты бывают обоих полов, а жонглёры – только мужчины? Везде нужна ловкость, координация…
– Может быть, грудь мешает?
– Да ладно… акробаткам не мешает, жонглёрам мешает? И затянуть её можно, цирковую-то грудь.
– Что-то с традициями. Традиция не велит.
– Но почему, я не понимаю… Положим, есть занятия, предполагающие изрядную физическую силу (грузчики, силачи в цирке) и в принципе никто не запрещает женщинам рискнуть, но как-то желающих не находится. Некоторые профессии нуждаются в определенной душевной выносливости, даже бесчувственности (могильщики, санитары морга), тут на женщин надежда плохая. Разное отношение к сексу привело к разделению полов и в сфере интимных услуг: невозможно представить себе женщину, становящуюся режиссером порнографии. Возможно, им нельзя смотреть в реале на это со стороны… Есть и традиции, ещё властные, – к примеру, нечего женщинам делать на пожаре и в других слишком опасных стихиях.
Но многие сферы неженских занятий меня изумляют. Почему в филармонии спокойно выходит тётенька в бархате и провозглашает: «Сегодня в нашей программе…» – а в цирке то же самое делающий шпрехшталмейстер обязательно и непременно мужчина? Какой рок преградил женщинам путь к нажористой должности чистильщика обуви? Почему дамы чураются электричества в принципе, как чёрта? Что такого уж катастрофически неженского в реставрации мебели?
– Не понимаете, а одобряете отшельника Виноградного пика, который и постановил себе законом – «не понимать». Вы хотите понять! И все хотят. Так что насчёт загробной жизни, если совсем честно?
– Если честно. Да, хотелось бы встретить родных и друзей. Но есть законы забвения, и что тут поделаешь. Любимый образ словно относит куда-то на тёмных волнах… Болит год, два, три… Видишь ушедшего ясно-ясно, а потом всё тускнеет, уплывает, подёргивается тиной. Через пять-семь лет боль дёргает лишь изредка. Через десять – она становится далёкой и даже приятной мелодией… ты меняешься, но и они там меняются. Я встречу, если встречу, вовсе не свою бабушку Веру Антоновну, которая заплетала мне косички, варила кашку и попивала портвейн тайком! Та была в морщинках, худенькая, ругательница и свирепый борец с любыми соседями. Прошло тридцать лет с её смерти – что, бабка Вера так и осталась в морщинках и ругается на том свете матом? Кого я встречу-то? Это моя бабка разве будет? Это будет какая-то там в жопу душа, прошедшая какие-то там очистки и перегонки.
– Так, так… дальше…
– Что дальше, ничего дальше. У меня был друг-одноклассник Славка, мы с ним полжизни прошли бок о бок, в юности даже… ну, маленький роман случился. Мы обожали нашего учителя по литературе. Моя первая любовь настоящая была… Юрий Григорьевич. Он умер давно, пятнадцать лет прошло. У меня сохранился его портрет, я к нему часто обращалась мысленно, и он мне вроде бы отвечал… я будто слышала голос. Так вот, Славку убили два года назад, твари из мрака вышли и убили, ночью, во дворе, шёл домой. А Юрий Григорьевич при своей жизни Славку любил и много ему помогал. И что, он совсем не мог ничего поделать из своего того света? Не мог Славку спасти? Были более интересные занятия? Да они там напрочь забывают нас, как эмигранты – свою бывшую родину. Я портрет Юрия Григорьевича в дальний ящик письменного стола положила и больше не смотрю и не спрашиваю ни о чём.
– Обиделись?
– Не обиделась, а так. Раз вам начхать, то и мне начхать.
Ну выпила, раскраснелась, стала выражаться. А Наташе хоть бы что – улыбается и головой качает. В ушах золотые серёжки с висячим янтарём попрыгивают.
– Хороши серьги, да? Это от мамы-покойницы… Тут зимой один урод прижал меня в подъезде и говорит: «Сымай сама, или ушки рвать буду?»
– А вы что?
– А я сторонник того, чтобы навеки закончить эру молчания ягнят. Надо сопротивляться, бить, орать, всегда что-то есть под рукой или даже на руке. У меня ногти длинные, к примеру, и острые. Я ему со всей дури пальцем в глаз. Пальцем в глаз отлично получается, неожиданно. Следующее действие, когда он завоет и схватится за лицо, – ногой в пах. Здорово, если каблуки… Но со всей силы.