– Интересно…

– Дамп его знает, что в тех легендах правда, а что вымысел. Но уж очень плохое это место – Ховринка. Рукокрылы уж на что твари агрессивные и бесстрашные, и те ее стороной облетают. Я там как-то проходила мимо, еще до того, как Поля смерти парк обступили. Тут рукокрылы и налетели, трое. Не гигантские, но и не маленькие. Ну, мне с ними не впервой сражаться, двоих убила, а третий, самый молодой, испугался, не решился атаковать. Но жрать-то ему охота, по глазам видно. И, видимо, приметил что-то на территории Ховринки. Аж закричал от радости, спикировал – и вдруг отпрянул как ужаленный. Крыльями машет, задними лапами брыкается, как будто борется сам с собой. Вроде и улететь пытается, и остаться хочет. Только хочет ли? Все же вырвался, пролетел немного – да так и рухнул на землю. Лежит, крыльями по земле елозит, а взлететь не может. А в глазах – такой ужас, что мне даже немного жалко его стало. Но не настолько, чтобы в живых оставлять. Хотела пристрелить – а он смотрит так на меня… Заскулил… И столько в его голосе тоски было и боли, что аж сердце сжалось. Это рукокрыл-то! Ну, я тебе рассказывала, на что эти твари способны. А этот просто голову склонил, глаза закрыл – убей, мол. Я осторожно подошла – от них всякой подлянки ожидать можно – ну и разрубила ему шею. А он и не попытался ничего сделать. Не дернулся даже. Такие вот интересные фантомы по Ховринским коридорам скитаются, что даже у рукокрылов ужас вызывают. Да и Поля Смерти к больнице не подступают вплотную, хотя уж им-то чего бояться? Трутся в пределах определенных границ, а к Ховринке – ни-ни, я наблюдала. Так что обходить ее будем очень аккуратно. В Грачах, что возле больницы, помимо насекомоядного плюща хоммутов под землей прорва водится, на них снотворный газ не действует. Поохотимся, плющевого сока наберем, после чего так же быстро и аккуратно оттуда свалим.

– Хороший план, – облизнувшись, кивнул Бор. – И когда мы ту Ховринку увидим?

– Скоро, – сказала Лия. – Не бойся, не пропустишь. Громадное здание, которое Последняя Война словно стороной обошла. Стены целые, балконы целые, оконные проемы неповрежденные практически, хоть турьи пузыри в них вставляй. Как будем подходить, сразу поймешь, что это она. Жуткое это место, нутром почувствуешь.

Вскоре Лия и Бор покинули приютивший их закуток, скрытый в развалинах многоэтажного жилого дома. Тихо было вокруг. Местные твари словно поняли, что лучше не связываться с двумя воинами, пришедшими в эти места с правого берега Канала, и попрятались кто куда.

Шли Лия с Бором недолго. Впереди показались руины длинного серого здания, словно сломанного пополам. В разломе торчал насквозь проржавевший боевой робот. Некогда он неудачно запутался в арматуре, будто муха в паутине, получил в башку, скорее всего, из гранатомета, да так и остался висеть в нескольких метрах над землей, словно памятник Последней Войне.

Но не скорбные останки здания и боевой машины заставили сердца путников биться быстрее. Тревога словно витала в воздухе, проникала в легкие, давила на затылок…

Там, за руинами серого здания, располагалась страшная Ховринская больница, которую не тронули ни бомбардировки, ни время. И поселившийся в ее стенах Ужас, казалось, проснулся, почуял людей и сейчас понемногу набирал силу, готовясь вырваться из многочисленных коридоров зловещего здания.

* * *

Он медленно шел по мрачному коридору, стены которого были сплошь исписаны граффити. Где-то древними, полустертыми от времени. А где-то свежими, нарисованными кровью, желчью или содержимым выпотрошенной требухи, что догнивала тут же, на полу. Сейчас он слышал чьи-то крики, вопли, плач и хохот, слившиеся в одну жуткую какофонию. Но реальны ли они? Или это лишь порождение его умирающего рассудка, намертво скованного чужой волей?

Ворму Керзу хотелось одного – быстро умереть. Вот прямо здесь, на этом замусоренном полу, где вперемешку с хламом часто попадались чьи-то останки и сгустки свернувшейся крови. Уйти тихо и, по возможности, не очень мучаясь, только бы не слышать этих жутких звуков, не видеть кошмарных граффити на стенах и жутких сцен, что разыгрывались в коридорах и комнатах этого страшного места. Он не мог убежать, не мог отвернуться, не мог даже зажмуриться – жесткий ментальный приказ вынуждал ворма через силу пялиться на происходящее.

Сцен убийств, казней и пыток Керз никогда не боялся – он и сам нередко принимал в них активное участие. Но всему бывает предел… Да и сознание ворма уже не было прежним. Его разум, подавленный чужой волей, ослаб и сжался в комок, трясущийся от страха. Неведомый и невидимый кукловод устроил мутанту кошмарную экскурсию, дергая за незримые нити и неспешно проводя Керза от одного жуткого экспоната к другому.

…Древняя стальная койка странной формы, к которой окровавленными веревками привязана самка хомо. На ее вздутом животе чьей-то талантливой рукой нанесено шрамирование, изображающее человеческого детеныша, сидящего в утробе и уставившегося единственным выпученным глазом на окружающий мир из разорванного пупка матери.

…Самка хомо рожает. Дамп в халате, перепачканном кровью и грязью, стоит на коленях между ее раздвинутых ног, привязанных к крючьям, вбитым в пол. Роженица нервно смеется. Неужели ей не больно? Самки вормов при родах орут как резаные…

Измазанная кровью голова новорожденного вылезает наружу. Покрытые язвами и опухолями руки дампа помогают детенышу покинуть материнскую утробу. Ходячая мумия на вытянутых руках поднимает разразившийся плачем живой окровавленный кусок мяса, восторженно произнося что-то невразумительное, – и передает детеныша улыбающейся матери. Самка хомо берет свое дитя дрожащими руками, смеется сквозь внезапно хлынувшие слезы, приближает его к своему лицу… и с остервенением впивается черными кривыми зубами в плоть новорожденного.

Плач ребенка перерастает в пронзительный крик, только раззадоривший обезумевшую мать. Ручьи крови текут по ее щекам и волосам. Жуткая роженица смачно чавкает, живьем пожирая собственного детеныша…

Следующее помещение… Невообразимая куча шевелящегося, окровавленного мяса. Нео, вормы, осмы, хомо… Некая злая воля стащила полуживые тела в одну комнату и заставила бороться за существование. Хочешь жрать – убей соседа и жри. Хочешь пить – порви ближайшую артерию, и хоть захлебнись. Движения замедленные, все двигаются, словно во сне. Но двигаются, подгоняемые инстинктом выживания. И убивают, чтобы самим не быть убитыми и не сдохнуть с голоду. Правда, убивают не всегда, так как не всегда хватает сил на убийство. Вот однорукий ворм тупо жрет ногу осма, а тот, в свою очередь, присосался клювом к разорванной шее хомо. Жуткая куча плоти, гротескно копирующая жизнь на диких территориях сожженного города…

У Керза потемнело в глазах от внезапной боли, охватившей его голову. Похоже, кукловоду сильно не понравилось, что очередной невольный посетитель его кровавой экспозиции позволяет себе собственные мысли. Правда, боль отступила так же внезапно, как и возникла. Взгляд Керза прояснился, и кошмарная экскурсия продолжилась.

Дети. Малолетние отпрыски хомо, нео, вормов, дампов. Сидят на голом бетонном полу и играют, чем придется. Один двигает по полу кусок кирпича, другой пытается что-то начертить на стене ржавым гвоздем. Двое детей ухватились за одну и ту же отвратно вытесанную деревянную куклу, и каждый тянет ее на себя.