Судя по его бодрому виду, он тоже до этого не спал.

– Я боюсь грозы, – просто сказала Вика. – Хочу, чтобы ты побыл со мной до утра.

Данила замялся, не будучи уверенным, что верно истолковал её намёк. «До утра» означало, что им придётся спать на одной кровати, так как другой здесь не было. Или Вика предлагала не спать, а просто разговаривать до самого рассвета?..

– Ты хочешь сказать, что я… – Его голос охрип и сорвался от волнения.

– Останься со мной этой ночью, – просто повторила Вика, повернулась к выключателю и погасила свет. Затем одним лёгким движением она стянула через голову ночную рубашку и шагнула к нему, в уже распахнутые нетерпеливые объятия.

…Он любил её под вспышки молний, под громовые раскаты, и она вскрикивала и задыхалась в такт ударам ливня по крыше, по оконному стеклу. Он то целовал её с робкой застенчивостью, как неопытный возлюбленный, то яростно терзал коленями отчаянно скрипевшую кровать, пригвождая Вику к скомканной постели. Она же закрывала глаза и… думала только об Александре. «Прости, Даня. Не о тебе…» Ей даже пришла в голову вздорная мысль, что, если бы той ночью она забеременела – то ребёнок, однозначно, был бы похож на Белецкого.

Они действительно не спали всю ночь. Под утро затяжная гроза сменилась унылым дождём, бесконечным, как зубная боль, и в комнату вполз серый неуютный рассвет, словно привнеся сырость в каждый угол этой комнатки.

Под глазами у обоих залегли тёмные круги. Данила смотрел на неё с обожанием, любовался ею, заглядывал в глаза, ловил каждое её слово, каждый вздох, был с нею мягок и нежен. Они по очереди приняли душ, а затем спустились позавтракать перед дорогой. Данила самолично заварил для неё свежий травяной чай, подкладывал бутерброды, а она от его трогательной заботы чувствовала себя настоящей свиньёй. Но Даня-то был ни в чём не виноват…

Вика попрощалась с милым дедушкой. Тот вручил ей с собой «на дорожку» целую жареную курицу, десяток пирожков с луком и яйцом, которые он напёк накануне, и пакет винограда. Вика пыталась оставить хотя бы половину – куда там! «До свидания, Валечка!» – сказал Анатолий Иванович напоследок.

Уже в восемь утра они выехали из дома – нужно было успеть добраться до вокзала Симферополя к одиннадцати часам.

Данила занёс её вещи в вагон, а затем долго и нежно целовал на прощание, пока проводница не начала сердиться, призывая всех провожающих немедленно выметаться на перрон.

– Я люблю тебя, – прошептал он ей напоследок. – Я очень тебя люблю, малыш. Ты жди меня, ладно? Я скоро к тебе приеду.

Это было так символично – уезжать из тёплого солнечного Крыма под противный моросящий дождь, исполосовавший стёкла вагона кривыми дорожками…

Данила долго шёл вслед за поездом, махая Вике рукой, и она плакала, уже не скрывая своих слёз. Ведь их легко можно было списать на грусть от разлуки… На самом деле, она плакала, думая об Александре. Она уезжала, а он оставался здесь.

Сказка кончилась. И лето кончилось. Самое счастливое и горькое лето в её жизни…

Поезд мчался вперёд, а Вика снова и снова повторяла строки из стихотворения Юрия Левитанского, намертво врезавшиеся ей в память в тот самый вечер, когда Белецкий прочёл их в Гурзуфе, возле чеховского домика.

– …Пахнет грозою, в погоде видна перемена.

Это ружьё ещё выстрелит – о, непременно!

Съедутся гости, покинутый дом оживёт,

Маятник медный качнётся, струна запоёт.

Дышит в саду запустелом ночная прохлада.

Мы старомодны, как запах вишнёвого сада.

Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.

Мы уже были, но мы ещё будем потом.

«Это ружьё ещё выстрелит?» – спросила она сама себя с надеждой.

Ответа не было.

…Мама, тут не любовь. Тут всё проще, страшней и быстрей.

Это глупо себе разрешать, но нельзя запретить.

На кону всё, что есть. Я без джокеров и козырей

Перед тем, кого я не смогу, но хочу победить.

Его тонкие пальцы ломают мне мозг. Дыбом шерсть.

Он надолго пришёл. Плотно дверь за собою закрыл.

Мама, мне нравится мальчик. Ему тридцать шесть.

У меня его нет. Я готова на всё, чтобы был.

Ольга Аничкова

Начались занятия.

Вика постаралась сразу же с головой влиться в новый ритм жизни, чтобы не оставалось времени ни на что другое. Особенно на всякие романтические страдания и глупые мечты.

А жизнь у неё начиналась, действительно, – абсолютно новая. Прежде всего, Вике пришлось привыкать к укладу и быту студенческого общежития. Данила, конечно, неоднократно предлагал ей пожить у него на съёмной квартире, пусть даже в его отсутствие. Но она отказалась, мотивируя тем, что хочет хлебнуть реальной общаговской жизни. На самом деле, она просто не была готова к настоящими семейным отношениям. Ведь, что ни говори, а когда пара начинает жить вместе, то у них уже появляются друг перед другом некие серьёзные обязательства, до которых она пока не дозрела.

– Далась тебе эта общага! – фыркнул Данила обиженно, когда она озвучила ему своё решение. – Хочешь узнать, как там живётся? Спроси меня, я очень хорошо помню годы своей голодной учёбы. Ежегодные самоубийства, вечная депрессия, запиваемая дешёвым алкоголем, плохой Интернет и невкусная столовая, а всё вместе это – общежитие ВГИК! – продекламировал он чуть ли не торжественно.

Вика показала ему язык и засмеялась:

– Ты что, нарочно хочешь меня запугать?

– Тебя запугаешь… – вздохнул он.

Она волновалась, что придётся бегать по многочисленным кабинетам с не менее многочисленными бумажками, прежде чем её заселят. Однако волокита оказалась минимальной. Когда вышел приказ о зачислении, у коменданта общежития появился электронный список с фамилиями студентов, на основании которого и производилось заселение. Вике выделили место в общаге прямо в день её обращения. Правда, комендант попенял, что она явилась так поздно – одной из последних.

– Есть свободное место, но жить придётся с девушкой-сценаристкой. То есть не с твоего факультета, – предупредил он. – Прости, но у актёров уже всё занято…

Вика, откровенно говоря, вообще не видела в этом проблемы. Ни с кем из своих однокурсников она всё равно ещё не успела настолько сдружиться, чтобы целенаправленно мечтать о совместной комнате. Сценаристка – так сценаристка…

Общежитие располагалось на улице Бориса Галушкина – четверть часа быстрым шагом до института. Здание было шестнадцатиэтажным; Вику поселили на девятом. Там практически не было артистов – в основном проживали студенты сценарного-киноведческого и режиссёрского факультетов. Удивительно, но они даже внешне отличались от актёрской братии: Викины однокурсники были молодыми, красивыми, яркими, непосредственными и даже с первого взгляда безбашенными; будущие же сценаристы и режиссёры выглядели сильно старше и значительно серьёзнее, некоторые парни отпускали бороды и усы, а девушки претендовали на интеллектуальную богему – кутались в шали или летящие шарфы, носили очки и короткие стрижки-ёжики.