медицину и даже сдал экзамены, ничуть, впрочем, не заботясь о практике. Он играл на полудюжине инструментов, дирижировал и сочинял музыку; ко всему еще рисовал, писал маслом, гравировал, сочинял стихи и пьесы. Также он проводил сеансы гипноза, но средства существования добывал в варьете – в роли мима. Со скрипачом их связывала дружба еще с войны, когда они оба были пилотами.

Однажды Диркс вручил ему освященный крестик, который прислала ему одна из поклонниц. Марсель был настроен скептически.

– Не возьму, – сказал он. – Ты уже дарил мне звезду Давида – а толку-то от нее!

– Хотя бы попытайся, в конце концов! – смеялся Диркс. – Каждый раз твой мундир превращается в лохмотья, но никто не может похвастать таким везеньем, как ты! Чудо, что тебя еще не пристрелили. Попробуй же – возможно, именно это тебе подойдет.

Марсель, ворча, забрал крестик. Тот день у него заладился, и с тех пор у него все всегда ладилось. Он больше никогда не вынимал крестик из жилетного кармана и приносил на нем священные клятвы.

Когда спустя годы он снова встретил скрипача в Мюнхене, то сразу заметил: что-то не так. Вскоре выяснилось, что именно.

– Так бывает, – смиренно заключил Диркс. – Чему быть, тому не миновать. Судьба!

– Судьба! – воскликнул Марсель. – Она – ветреная особа. Знавал я однажды одну такую – Инес ее звали. Великая шлюха… Могла взять у человека деньги и выставить прямо за порог. Но свое ремесло знала хорошо – сделала его почти искусством. У нее была лучшая в Европе коллекция японских порнографических гравюр; ее будуар поражал воображение. Не существовало самых диких извращений, какие бы там не практиковались, никогда не существовало большего распутства, чем у нее. Великая Инес…

– Ты думаешь, мне это интересно? – спросил скрипач.

– Погоди, – сказал Марсель, – это тебя заинтересует. – И он продолжал петь осанну жрице любви; рассказал о ее библиотеке, спальне и всем прочем. – Она единственная, кто работал, используя научный подход. Она два года служила секретаршей у Ломброзо и как бы не дольше у Крафт-Эбинга в Вене. Ее знали все психиатры Европы, многие отправляли к ней своих пациентов. Был у Инес такой бзик – исцелять хворающих.

– От чего? – спросил Диркс.

– Ты еще спрашиваешь! – ответил Марсель. – От потери мужественности – от чего же еще? У каждого психиатра приемная забита такими людьми, причем со многими из них они сами не знают, что делать. Такие зачастую молоды, совершенно здоровы физически, полны сил, но какие-то колесики дали сбой и больше не крутятся. Если причина может быть установлена, то помочь им легко… ну или объявить, почему излечение невозможно. Но если же совершеннейший сорванец здоров и силен и всю жизнь вертелся, как угорь в пруду, а потом вдруг замер, и парень ужасно хочет, но не может… Если это связано, в общем, с нервами, с неврастенией, с предполагаемой навязчивой идеей, тогда это – чистая лотерея. Но именно такие безнадежные случаи излечивала Инес. Это был ее конек и гордость. Она разговаривала с такими людьми часами. Затем запиралась, никого не принимала и ломала голову. И придумывала – уже на следующий день, но иногда на поиск решения уходили недели – какое-нибудь дикое безумие. Что-то совершенно невозможное, иногда смешное и абсурдное, иногда невероятно грязное, иногда почти по-детски наивное, но всегда что-то такое, после чего человеку казалось, что без этого не стоит жить. Уверен, эта женщина была в состоянии даже Абеляра сделать счастливым, однако в этом случае нам, разумеется, не удалось бы насладиться прекрасными посланиями к Элоизе[7].

Скрипач рассмеялся:

– Бог ты мой! До сих пор мои пассии на меня не жаловались! Я на самом деле не понимаю, зачем мне эта твоя чаровница!

– Не она! – прервал его Марсель. – В твоем случае она вряд ли тебе поможет. Но дело – в одинаковом результате. Возьмем мужчину – ты наверняка повидал сотни их за эти годы. Что-то не в порядке: внезапно или постепенно что-то прекращает функционировать. Иногда он смеется, иногда воет – зависит от типа его темперамента. Прибегает к помощи друзей, врачей. Мечется вокруг в поисках излечения. Пробует тысячу и одно средство. Глотает любые советы и любые лекарства – все более несчастный и отчаявшийся. И никто не может выяснить, в чем сбой. До тех пор, возможно, как появится некий фрейдист и приподнимет завесу, но я тебе говорю – я предпочитаю метод Инес. Метод психоанализа отнимает чертовски много времени, и я наблюдал всего несколько примеров исцеления, причем там все было уж слишком очевидно. Чем тебе это может помочь? Но эта Инес не беспокоилась насчет комплекса Эдипа и нарциссизма, у нее не было ни малейшего намерения искать сорняки в садах душ и выпалывать их. Она позволяла им расти, как они росли, чем буйнее, тем лучше. Она рыскала вокруг с волшебной палочкой и искала. Находила источник и рыла глубоко, позволяя воде фонтанировать и заставляя мертвый сад цвести вновь. Этот тайный источник иногда выглядел мрачно, часто был очень грязным и ядовитым, но кажется, что нечистоты, грязь и кровь были лучшими удобрениями. Так было всегда – он брал свое начало в самой душе и был для этого тела единственно верным средством. Теперь смотри: с твоим искусством что-то не так! У тебя все эти годы дела обстоят так же, как у того мужчины из моего примера, как у всех бедных парней, покинутых своей мужественностью. Ты смеялся и плакал. Работал, лечился, отравлял свою жизнь, бегал кругом, спрашивал совета. Ты злоупотреблял лекарствами до полного отвращения. Потом ржавые гвозди, нефрит, талеры, иконы – каждая несуразица тебе годилась; чего только не перепробовал! Ты измучился, одурел, отчаялся. И ничего не помогало, до этого часа – ничего! Не так ли?

Хаген Диркс вздохнул.

– Так и есть, – сказал он. – Ты знаешь такую Инес для обессилевшего скрипача?

Доктор Марсель Оллэраунд покачал головой:

– Может быть, может быть. Я знаю, как она работала. Как она сперва все обдумывала, как по памяти черпала из собственного опыта, скрупулезно сравнивала и изучала мелкие обстоятельства и как, подобно сомнамбуле, уходила в себя, глубоко погружаясь в какие-то непонятные мысли. Так она находила то, что напрасно искал легион всемирно известных профессоров, – горькое лекарство для своих больных.

– И ты, ты хочешь?..

– Да, я хочу этого! – Марсель кивнул. – Я хочу попробовать. Как ты знаешь, я не был посвящен в специальную практику Инес. Стань эти наполовину мужчины полноценными мужчинами – боже мой! – мне было бы в высшей степени наплевать. Но я думаю, что стоит приложить усилия, чтобы сделать из половины музыканта Хагена Диркса целое! И именно поэтому я буду стараться.

– Прекрасно! – Скрипач засмеялся. –