случилось это прямо на её глазах. Впоследствии Алёшкин узнал подробности этого несчастного случая. Забежим немного вперёд, чтобы рассказать эту грустную историю до конца.

Сразу после переноса артиллерийского огня с передних траншей немцев в тыл, командиры 41-го и 50-го полков по сигнальной ракете, выпущенной с наблюдательного пункта командира дивизии, подняли своих бойцов в атаку. Фашисты были так подавлены мощным артиллерийским огнём, что почти без боя покинули первую и вторую линию своих окопов, пытаясь как-то закрепиться в третьей. Кстати сказать, это им тоже не удалось, и в какие-нибудь полчаса все траншеи немецкой передовой линии были очищены от врага. Часть была уничтожена, более ста человек взято в плен, а большая часть в беспорядке стала поспешно отступать в глубину своей обороны, где располагались опорные пункты, доты и дзоты, соединённые траншеями.

Рязанцев вместе с основными работниками штаба полка и фельдшером Хайрулиной, обслуживавшей штаб, разведвзвод и взвод охраны штаба, двигаясь вслед за наступающими частями, наметил себе место в одном из немецких блиндажей первой линии. Вместе с ним в этот блиндаж перенесли свои аппараты связисты, переместился медпункт Хайрулиной, начальник штаба полка и ещё несколько человек.

В это время опомнившиеся фашисты, определив, что первая линия их обороны занята русскими, откуда-то из глубины начали обстрел этих траншей из крупных миномётов. Одновременно велась миномётная стрельба по бойцам полка, захватившим следующие траншеи и начавшим движение по сравнительно открытому участку на площади торфоразработок. Рязанцев вместе с артиллеристом-корректировщиком выскочил из блиндажа и поднялся на бруствер окопа, чтобы приблизительно определить место, откуда ведут огонь миномёты, и дать соответствующие указания уже переместившейся артиллерии. Как раз в этот момент шагах в двадцати от них разорвалась мина. Всё произошло в считаные мгновения. Крупный осколок со свистом пронёсся мимо. Артиллерист-лейтенант не успел ничего и сказать, как почувствовал, что на него всей тяжестью навалился командир полка. Обхватив падающего, лейтенант громко крикнул:

— Комполка ранили!

На его крик из блиндажа выскочили начальник штаба, командир взвода разведки и Хайрулина. Они подхватили падающего в окоп Рязанцева. Одного взгляда на упавшего было достаточно, чтобы понять, что он не ранен, а убит. Большой осколок мины с огромной силой ударил его в левую височную область так, что вырвал почти всю височную кость и значительную часть мозга. Смерть была мгновенной. Этого не нужно было объяснять Фаине, она поняла сразу, сама. Тем не менее она вытащила из сумки перевязочный пакет, бережно затампонировала огромную рану и забинтовала голову Рязанцеву.

Начальник штаба уже послал связного за санитарами, а ещё через час машину с телом Рязанцева и сидящей около него Фаиной встретил Борис. Остаётся только сказать, что командир 50-го полка Рязанцев был с почестями похоронен на кладбище медсанбата. Фаина вернулась в полк, и когда через несколько дней дивизия попала в очень трудное положение, и оба вырвавшиеся вперёд полка были чуть ли не наполовину уничтожены, она, проявляя чудеса отчаянной храбрости, спасла не один десяток раненых бойцов и командиров, и, в конце концов, сама получила тяжёлое ранение, от которого и скончалась по дороге в медсанбат.

Хотя в то время большинство рядового и сержантского состава погребали в братских могилах, Фаину похоронили отдельно, вырыв ей могилу рядом с майором Рязанцевым. Такова была судьба этой «парочки», над которой первое время в дивизии подсмеивались и о которой злословили.

* * *

Проехав ещё с полчаса после встречи с Хайрулиной, Борис и шофёр очутились на новых позициях полковой артиллерии, и их оглушила довольно интенсивная канонада, которую открыли пушки почти всех батарей сразу. Видно было, что артиллерийские позиции выбраны наспех, без соблюдения должной маскировки в предвидении скорой перемены позиций.

Подъезжая к ППМ 51-го стрелкового полка, единственного развёрнутого на этот момент медпункта, Алёшкин встретил две автомашины, загруженные ранеными. От сопровождавших эти машины медсестёр он узнал, что оба вырвавшихся вперёд полка быстро продвигались вперёд, что немцы, выбитые из передовой линии, оказывали очень слабое сопротивление и довольно быстро откатывались на запад. Что ни у 50-го, ни у 41-го полков полковые медпункты не были развёрнуты, находились на колёсах, и что раненых в большинстве случаев грузили на попутные машины с повязками, наложенными санинструкторами рот и фельдшерами батальонов. Что раненые, которых они сейчас везли, в основном были подобраны в занятых немецких траншеях, их забрали из полкового медпункта полка.

Отправив эти машины дальше в тыл, Борис, подъехав к ППМ 51-го полка, свою машину выслал вперёд, вслед за наступающими частями, чтобы разыскать старшего врача 41-го стрелкового полка и выяснить у него, где и когда он развернёт свой ППМ. Для сопровождения машины он выделил одного из фельдшеров медсанроты 51-го полка. Одновременно он поручил шофёру взять раненых, попавшихся по дороге, и доставить их в первый эшелон медсанбата, после чего вернуться за ним.

Зайдя в блиндаж передовой немецкой траншеи, где разместился ППМ 51-го стрелкового полка, Алёшкин порадовался той аккуратности и порядку, которые там царили. В окопе у входа в блиндаж сидело человек пять раненых, ожидающих обработки, столько же сидело и полулежало в небольшом блиндажике, ожидая эвакуации. В блиндаже ППМ находилось несколько носилочных раненых, часть из них была уже перевязана. Старший врач полка, военврач третьего ранга Иванов в этот момент обрабатывал раненого на походном перевязочном столе. Стены блиндажа были закрыты простынями, у одной из них стояла развёрнутая укладка. В углу на маленькой чугунной печурке в стерилизаторе кипели инструменты.

Не было ни сутолоки, ни толкотни, ни растерянности. Борис невольно подумал: «А ведь год войны даром не прошёл! Да и учёба, проводившаяся с врачами полков в течение последних месяцев, тоже помогла». Он похвалил Иванова, и, узнав от него, что фактически все раненые его полка уже обработаны и отправлены в медсанбат, и что сейчас ППМ ведёт обработку раненых из других полков, которые добираются сюда самостоятельно, Алёшкин спросил, где сейчас находится командный пункт штаба дивизии. Узнав, что он расположен в блиндаже второй линии немецкой обороны, отстоящей западнее метров на пятьсот, Борис отправился туда.

Всё это время продолжалась артиллерийская дуэль между нашими и немецкими артиллеристами. Снаряды с шелестом и противным повизгиванием проносились в вышине, затем с уханьем разрывались, наши — километрах в пяти-шести на западе, а немецкие — сравнительно далеко, где-то сзади к востоку.

Вскоре к такой стрельбе привыкаешь и как-то её не замечаешь. Мысли Бориса были заняты тем, как организовать развёртывание полковых медпунктов уходящих вперёд полков. По карте он знал, что за первой линией немецкой обороны начинается ровная площадь торфоразработок, которая будет тянуться до нового