– Э, погоди, что такое ХЧТ? – перебил Конвей.

– Хранилище человеческих тел, – ответила она слегка удивлённо.

– Откуда им знать, – сказала Ирина. – Они же марсиане.

– Ну да, действительно, – пробормотала Марина. – Прошу прощения.

– Не за что, – сказал Мигель. – Лучше объясните. Что за человеческие тела там хранятся и зачем?

– Обычные живые человеческие тела, – сказала Ирина. – Тела тех, кто находится в вирте. Сознание – в вирте, тело – в Хранилище. Удобно и никаких забот. А главное – бесплатно. Некоторые предпочитают хранить тела дома, но это слишком дорого.

– И небезопасно, – добавила Марина. – Так, ребятки, мы снижаемся, пристегнитесь.

– Мы и не расстёгивались, – сообщил Конвей.

– Молодцы. Люблю дисциплинированных пассажиров. Внимание, иду на посадку!

Машина заложила крутой вираж. Мигель ухватился за подлокотники кресла. В иллюминаторе слева поплыли городские кварталы. В иллюминаторе справа засияли белые пухлые облака с бледно-голубыми весенними прогалинами между ними. Глайдер опять качнулся и заложил правый вираж. Вид в иллюминаторах поменялся. Но теперь кварталы приблизились. Мигель едва успел разглядеть классические четырёхугольники домов с дворами посередине, словно они были спроектированы и построены в каком-нибудь девятнадцатом столетии или даже ещё раньше, как тут глайдер выровнялся, засвистел двигателем, почти зависнув в воздухе, ухнул вниз – так, что на секунду замерло сердце, и, наконец, мягко, словно спрыгнувшая со шкафа на пол кошка, приземлился на все шесть посадочных лап.

Свист двигателя плавно перешёл в затихающий гул, затем шипение, и наступила тишина.

– Приехали, – весело сообщила Марина. – Не забывайте в салоне личные вещи.

Они вышли наружу и огляделись.

Глайдер стоял на краю широкой и ровной, как стол, площади. Рядом, на матовой чистой серой с голубоватым отливом поверхности красовалась густо-алая буква «Н» в жёлтом круге – древний и универсальный знак, обозначающий место посадки вертолётов и глайдеров. Неподалёку в ряд стояли ещё десятка полтора глайдеров поменьше, предназначенных только для перевозки людей и относительно небольших грузов. Все яркой жизнерадостной расцветки – новенькие и блестящие, словно только что с конвейера.

На другом краю площади высилось длинное чуть вогнутое здание с хаотичным фасадом, напоминающим заросшую причудливыми лианами скалу. Между узлами «лиан» поблёскивало стекло. Из-за оригинального фасада определить количество этажей было затруднительно, но на глаз Мигель прикинул высоту здания в тридцать с лишним метров.

И ни единой души вокруг.

Конвей топнул ногой, затем присел и пощупал серо-голубое покрытие.

– Пластмонолит, – сообщил он. – Надо же, прямо как у нас.

– Ничего странного, – сказал Мигель. – Пластмонолит, насколько я помню, изобрели задолго до Великого Исхода. И с тех пор он практически не менялся. Материал на века.

– А где люди? – спросил Конвей.

Мигель снова осмотрелся. Никого. А нет, вон там, слева, пустынную улицу пересекла одинокая человеческая фигура и, не торопясь, скрылась за углом. Кажется, это был мужчина. Если не андроид, конечно. Так, а вон ещё одна. На этот раз две женщины, одна из которых с детской коляской. Идут, не торопясь, по тротуару ближней к ним стороны площади и о чём-то беседуют. Ну надо же.

– Большая часть в Семи Башнях, – ответила Ирина. – В смысле, тела их там, а сами они в вирте. Остальные – кто дома, кто на работе, кто в центрах развлечений и досуга. Система доставки всего и вся давным-давно автоматизирована и отлажена до такой степени, что по классическим магазинам или рынкам никто не ходит. Их и не осталось почти. А общественный транспорт – весь под землёй. Быстро, удобно, безопасно. И под открытое небо выходить не надо. Современный горожанин вообще не очень любит находиться под открытым небом.

– Ага, – подтвердила Марина. – Вдруг дождь намочит или, не приведи Господь, пурга зимой?

– А они без зонта и тулупа! – засмеялась Ирина. – Но тут ещё и вопрос моды, мне кажется. Просто гулять по улицам давно не принято. Эти две женщины с коляской, – она показала глазами на женщин, которые уже почти скрылись за деревьями, растущими по краю площади, – исключение из правила. Те, кто хочет гулять под открытым небом, едут в специально оборудованные лесопарки на окраинах. Личным наземным или воздушным транспортом тоже пользуются мало. По разным причинам.

– Основная из которых – лень и безопасность, – сказала Марина. – Проще спуститься под землю прямо из своей квартиры, сесть в капсулу гиперметро и максимум через десять минут быть на месте, чем добираться тем же глайдером – своим или арендованным.

Да вы не переживайте, город не умирает, просто его жизнь, вероятно, не похожа на ту, к которой вы привыкли.

– Мы и не переживаем, – сказал Конвей. – Правда, Миг Семнадцать?

– Ни на йоту, – подтвердил Мигель.

– Хочу спросить, – произнесла Ирина. – Почему Миг Семнадцать?

– Был такой русский военный самолёт. Истребитель, – пояснил блюзмен. – Очень хорошая машина для своего времени.

– Ну и что?

– По военной специальности я – военлёт, – сказал Мигель. – То есть будущий военлёт, квалификационные экзамены после пятого курса буду сдавать. Пока учусь.

– Что значит военлёт?

– Пилот многоцелевого суборбитального истребителя Royal Hunter. На таком же летал мой старший брат.

– Летал?

– Он погиб. Здесь, над Землёй.

– Мои соболезнования… – голос Ирины изменился, стал мягче, женственней. – Когда?

– Пятнадцатого сентября две тысячи двести тридцатого года.

Они уже шли через площадь, приближаясь к вогнутому зданию с причудливым фасадом.

– Несчастный случай? – спросила Марина сочувственно.

– Какой ещё несчастный случай… В бою погиб.

– В бою? – удивление в голосе Ирины было искренним.

– Погодите, – Мигель даже остановился, и все остановились вместе с ним. – Вы что же, не знаете о Вторжении?

Сестры переглянулись и отрицательно покачали головами. Было заметно, что они смущены и несколько встревожены.

– Вторжение, – повторил Мигель. – Корабли чужих вторглись в Солнечную систему весной две тысячи двести двадцать восьмого года. Была война. Мы сражались и победили, заплатив тысячами жизней.

– Земля не принимала участия в этой войне, – напомнил Конвей.

– Да, – кивнул Мигель. – Но вообще ничего не знать? Как такое возможно?

– Информационная блокада в действии, – сказал О’Доэрти. – Эй, ты же будущий дипломат, тебе должны были об этом рассказывать лучше, чем мне!

– Нам рассказывали. Но мне всегда казалось, что плотность информационной блокады преувеличена.