Он достал из, висевшей через плечо сумки кожаный кошелек и всучил его в руки оторопевшему нормандцу.

– Здесь пятьдесят ливров, этого достаточно, что бы купить, целый этаж этой чертовой гостиницы! Потрудитесь накрыть для нас стол в обеденном зале, а сами займитесь торговцами. И запомните, я не потерплю никаких возражений.

****

В то самое время, когда Д'Анж с Поликеном принялись за трапезу, под гостеприимными сводами «Адмирала Гуффье», в Гавр въехала кавалькада состоящая из полдюжины всадников, возглавляемых лейтенантом гвардии Его Высокопреосвященства. Оставив прибывших из столицы латников парижского прево, столь заметных на улицах провинциального Гавра, в кордегардии городской стражи, что располагалась прямо у южных ворот, Ла Удиньер не мешкая, направился по адресу, где его ожидал месье де Клопюэль, человек присланный верным слугой Ришелье, интендантом Верхней Нормандии. Сей господин, из окружения интенданта провинции, не поднимая шума и не привлекая внимания, явился по приказу кардинала в город, днём раньше парижан, с двумя десятками верных людей, всё это время наблюдал, приходящие в порт суда, поджидая посудину с голландским вымпелом.

При встрече, узнав от помощника интенданта, что «Lam» ещё не входил в гаврскую бухту, лейтенант гвардии Его Преосвященства, отдал приказание Клопюэлю, немедленно окружить пристань, расставив засады таким образом, чтобы причал и все ворота, через которые можно покинуть порт, были под присмотром его людей.

Меньше, чем через две четверти часа, после сытного застолья, Д'Анж и Поликен, заняли комнату во флигеле, с башенкой, чьи окна выходили на площадь, а главное, превосходно просматривался причал гаврского порта. Распахнув окно, барон вдохнул полной грудью свежий морской воздух. Слышался рокот волн обрушивающихся на каменную кладку пирса, под яркими солнечными лучами искрилась изумрудная морская гладь, уходящая куда-то вдаль, далеко-далеко, где на линии горизонта соединялась с небом. Оказавшись на одной высоте с низко парящими над береговой кромкой чайками, Д'Анж внимательно оглядел пристань с беспорядочно разместившимися на ней мрачными постройками, пришвартованными судами, грудами бочек, тюков и ящиков загромождавших и без того узкие проходы. От его острого взора не ускользнули и группы людей, при шпагах и плащах, под которыми могли укрываться пистолеты, в показной непринужденности прогуливавшихся вдоль портовых ворот, и проявлявших бдительность не присущую ротозеям, праздно шатающимся в базарной толпе. «Что ж, неплохой денек, что бы умереть» – то ли подумал, то ли беззвучно прошептал он.

– Послушайте, Поликен, чего вы больше всего боитесь?

Неожиданно спросил барон. Очевидно, вопрос застал врасплох, беззаботного Поликена. Верный слуга почесал небритый подбородок и задумчиво произнес:

– Смерти, чего ещё бояться?

Снисходительный взгляд дворянина скользнул по угловатому черепу беспечного «мыслителя».

– А я, признаться, боюсь одиночества. Удовольствия становятся пресными, а скорби мучительнее, если не с кем их разделить.

Поликен пожал плечами, очевидно, не совсем уразумев, о чём говорит Его Милость.

– А, что касается смерти, друг мой Поликен, то меня страшит бесполезная гибель, всё, что дарит нам напрасность, пугает меня. Тщетность как ржавчина поражающая наш мозг и заставляющая смириться с беспомощностью.

Взгляд Д'Анжа сделался суровым, в глазах блеснуло холодное безразличие, если не призывающее к жестокости, то явно не намеревающееся препятствовать ей.

– Письмо с вами?

Поликен кивнул, указав на полу куртки, где хранилось послание.

– Здесь.

– Покажите.

Жесткий взгляд барона лишил Поликена возможности пререкаться с ним. Стрелок достал из-за пазухи синий конверт, с печатью из коричневого сургуча, на котором были выведены литеры «G. V. D. of B. Lé Hâvre».

– Запомните, Поликен, что бы ни случилось, этот конверт должен быть при вас непременно! Даже если вас схватят, и будут тащить на плаху или в Бастилию, конверт будет при вас. Не смейте избавляться от него, но если при аресте его отберут, не препятствуйте. Вам понятно?

«Понятно лишь то, что ничего непонятно» – было написано на лице слуги.

– Будет исполнено, Ваша Милость.

– Теперь вот что, зарядите ружье, приготовьтесь, и помните, у вас будет возможность произвести только один выстрел. Один! Не разочаруйте меня.

Барон пристально посмотрел на Поликена, потом как-то обреченно вздохнув, устремил взгляд в растворенное окно.

На колокольне припортовой церкви пробило десять, когда со стороны мыса Геф показался долгожданный «Lam», который вскоре, под пристальным взглядом барона, причалил к гаврской пристани. Стрелок Поликен расположился в небольшой башенке, возвышавшейся над крышей флигеля, покрытой почерневшей буковой дранкой, откуда был изумительный угол обстрела, что и заставило барона выбрать именно эту комнату. Он разложил на дощатом полу всё тот же сверток, под складками которого угадывались очертания длинного мушкета, бережно достал оружие, и ласково, словно любимое дитя, провел мозолистой рукой по граненому стволу.

Д'Анж, как только разглядел название начертанное на борту судна с развивающемся на гафеле голландским флагом, тут же бросился к причалу, через минуту оказавшись в толпе перед воротами порта, облаченный в рубище с бутылкой в руках. Люди, охранявшие ворота, которых он заметил ещё из окна, смерили взглядом человека, завернутого в дырявый плащ, с большой бутылкой белого шампанского, что на неверных ногах продвигался в сторону причала. Один из них, толкнул облачившегося в лохмотья барона и строго прикрикнул:

– А ну пьянь, иди отсюда, пока я тебе шею не свернул!

Несколько, изобиловавших почтением и чреватых падением, поклонов, позволили ловкому, кружащемуся словно юла Д'Анжу скрыться за портовыми воротами, ровно тотчас оказавшись среди докеров, устроившихся на отдых возле торговой шхуны, флота Его Величества датского короля, угощая развеселившихся портовых грузчиков белым вином. Его быстрые словно норные зверьки глаза, метались по глазницам, позволяя барону не вертя головой, следить за всем, что происходит на пристани. И вот уже пришвартовавшийся «Lam», отдавший оба конца, был притянут толстыми канатами к парным кнехтам, дежурящим, словно неусыпные стражи, на краю всех причалов Старого Света. По трапу, переброшенному рослыми матросами, в светло-серых холщевых блузах, вальяжно спустился преисполненный достоинства вельможа, облаченный в ярко-вишневый плащ и шляпу, украшенную кроваво-красным плюмажем. Его сопровождали двое мужчин, закутанных в темные плащи, скрывавших под складками грубой ткани блеск начищенных гард длинных шпаг.

– Это он.

Прошептал барон, но в тот же миг, повернув голову, заметил мужчину, наблюдавшего за прибывшими из проёма низкой двери, укрытой в тени плюща, под черепичным навесом. Д'Анж напрягся, когда узнал в человеке Ла Удиньера. Сжав под рубищем, рукоятку пистолета, он как будто ждал сигнала к штурму, напряженно переводя взгляд с приближающегося герцога на затаившегося лейтенанта. Звон герцогских шпор, звучно, словно церковный набат, отражался в его ушах. Каждое мгновение, отпечатывалось тревожными ударами незримых тяжелых армейских барабанов, ускорявших дробь, отбиваясь в висках барона, и разрывая в клочья ушные перепонки. В полумраке галереи, под низкими арками, блеснула смертоносная сталь, и послышалось оружейное бряцанье. Несколько человек во главе с рослым длинноволосым мужчиной в черном камзоле, вышли из-за колоннады за спину англичанам.