− Ты будешь ужинать? – спрашивает, закончив с посудой.

− В жену решила поиграть? Котлетки, картошечка, щи, борщи, – она откладывает в сторону полотенце и замирает на месте, а вид такой, как у кошки, которую поймали, когда она кусок колбасы со стола сперла. – Может, ты профессию неправильно выбрала? Надо было в повара идти, а не в стрипухи.

− Демид… − она что-то хочет сказать, но я перебиваю.

− Ты случайно ничего не перепутала?

− Не утруждайся, − произносит спокойно и тихо, отчего меня ещё больше выбешивает. − Я прекрасно знаю, кем я являюсь, и своё место тоже знаю. Просто хотела быть полезной, – вся такая невинная. Хлопает ресницами, смотрит на меня своими бл*дскими глазами, зато сколько уверенности в голосе.

− Да? И где же твоё место? − её взгляд словно стекленеет после этих слов. − Не на этой ли кухне? Как считаешь? − Вика прикрывает на секунду глаза, а потом удивляет меня, сглотнув, неожиданно делает шаг, опускаясь передо мной на колени, и тянется дрожащими пальцами к моему ремню. Моё удивление сменяется ещё большим раздражением. Останавливаю её, сжимая запястья. Она поднимает голову, смотря мне в глаза, и я понимаю, что бы я сейчас не сделал, какое бы решение не принял, как бы её не унизил, она всё примет. Любое моё действие примет, и от этого становится противно, до ощутимой горечи на языке. Не знаю, от чего больше: от её поступка, от этой покорности или от самого себя. Отбрасываю в сторону её руки с такой силой, что Вика ударяется плечом о кухонную тумбу и, зажав ладонью рот, всхлипывает. С*ка! Ослеплённый собственной яростью, со всего размаха впечатываю кулаком в стену. Дышу, как загнанная в угол собака, пытаясь успокоиться. Через пару минут, более-менее взяв себя в руки, открываю глаза и вижу, что Вика всё ещё сидит на полу, привалившись спиной к тумбе. Сжимает веки, словно боясь пошевелиться. Губы белые, руки сжаты в кулачки и подрагивают. Она сидит, не двигаясь. Только сейчас до меня, наконец, доходит, что нет в ней ни шелухи, ни фальши, ни масок, ни какой-либо игры. Ничего этого нет, она − настоящая. Это я, по сравнению с ней, лицемерный кусок говна, погрязший в каких-то социальных играх, сосредоточенный только на том, чтобы утереть нос отцу и обойти конкурентов. Ярость медленно утихает, опускаюсь перед Викой, даже не зная, что ей сказать, как всё объяснить.

− Если будешь бить, не бей, пожалуйста, по лицу, – произносит, смотря нечитаемым взглядом куда-то мимо меня. Одна фраза, но удар как хлыстом. От её слов внутри всё в раз похолодело. Наверное, я никогда себя не чувствовал таким откровенным дерьмом, как в данный момент. Всё, что на протяжении всех этих дней крутилось в моей голове, рассеялось, как пыль на ветру. Ком в горле встал, даже слова вымолвить не смог в ответ. Сидел, как истукан, и смотрел на неё. А ведь она была готова к худшему, потому что уже проходила через насилие и направленную на неё агрессию, потому что знает, что не сможет убежать. Сейчас я для неё − один из таких подонков. От осознания этого внутренности все стянуло узлом, да так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вижу, как слеза скатывается по её щеке. Стираю солёную каплю большим пальцем, прижимаюсь лбом к её лбу, чувствуя, как она вздрагивает. Целую в волосы, но так и не могу вымолвить ни слова. Перед глазами, словно пелена. Нахрена столько выпил? Почему именно сейчас накрывает? Поднимаюсь и, шатаясь, просто ухожу в душ, боясь ещё больше её напугать.

Стою под струями воды, оперевшись руками о стену и, склонив голову, пытаюсь прийти в себя. Не знаю, сколько времени я уже тут торчу, но сознание начинает постепенно проясняться. Дымка перед глазами рассеивается. Я очередной раз делаю воду прохладней и подставляю лицо под холодные струи воды. Я до сих пор злюсь, но это уже совершенно другая злость: тихая, с пониманием того, что нет виноватых. Просто я впервые не вижу выхода из создавшейся ситуации, и это меня бесит. Ненавижу быть загнанным в угол, ненавижу плыть по течению, но только это сейчас мне и остаётся. Выругавшись на свои собственные мысли, я выключил воду и потянулся за полотенцем.

Выйдя из душа, вытирая голову полотенцем, увидел Вику, сидящую на полу у коробки с кошкой. Одна её рука лежала на Басе, а головой она опиралась на небольшой комод. Вика спала, на щеках ещё не высохли дорожки слёз, а мокрые ресницы подрагивали. Какого чёрта я повёл себя, как последняя скотина? Кто я такой, чтобы её судить? Да и есть ли за что? Отбросив в сторону полотенце, присел перед ней. Аккуратно вытерев соленую каплю с её щеки, всматривался в её лицо: уставшее, заплаканное, но при этом очень красивое. Сейчас передо мной была просто беззащитная девушка, готовая даже к тому, что её ударят и изобьют, потому что другого отношения к себе не видела. Ещё более одинокая в этой жизни, чем я сам. Как бы я повел себя, если какой-нибудь мудак замахнулся в сторону Мирки? Да руки бы ему переломал, даже только за мысли о таком. А сам? Что я творю сам? Какая разница, кто она? Её выбор − это единственный способ выживания. Стоило вспомнить свою собственную бабушку, мать отца. Скверная сварливая старуха ходила каждое воскресенье в церковь, соблюдала все посты и пыталась привить это всей семье. Постоянно подчеркивала при любом удобном случае, что она одна из самых благочестивых женщин в округе. Только старуха почему-то всегда забывала, что главным в христианском учении оставалась доброта и любовь по отношению к ближним своим. Но ей они были неведомы: пнуть собаку, отчитать соседку по лестничной площадке только за то, что у неё плачет маленький ребенок, нахамить в магазине продавцу − это были лишь цветочки. В её квартире нельзя было шуметь, громко разговаривать, включать телевизор без её разрешения. Мне было пять лет, когда отец попросил её посидеть со мной. Мать была на работе, а отца зачем-то вызвали в университет. В тот день мне прилетело от любимой бабули резиновым шлангом от старой стиральной машинки по ногам только за то, что я пробежал по коридору. Вот такая была праведница с гнилым нутром. Вика рвано вздохнула во сне, а я, не сдержавшись, провёл ладонью по её волосам, убирая пряди, упавшие на лицо, и подхватив на руки, понёс в спальню. Она всхлипнула, приоткрыв глаза.

− Спи, я просто отнесу тебя в кровать, – уложив Вику, я прикрыл дверь, а сам устроился на диване.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Продрав глаза, взглянул на экран телефона. Звонил Романыч. Переговорив с Петром по рабочим вопросам, откинул телефон в сторону и, поднявшись с дивана, поплёлся в сторону кухни. Кофе – напиток богов. Да будет славен тот, кто придумал этот нектар. Оно делало моё утро хоть немного сносным. Наполнив свою кружку, обернулся и увидел Вику, она осторожно вошла в кухню.

− Доброе утро!

− Доброе утро!

− Будешь кофе?

− Да, спасибо, – всё также осторожно присела на стул. Я поставил перед ней чашку с горячим напитком и сел напротив.

− Я вчера напугал тебя…

− Не надо Демид, − она неожиданно меня перебила, − не стоит. Ты был прав вчера, я немного забылась. Мне стоило спросить тебя, нужен был тебе этот ужин или нет.