Многим по-прежнему трудно согласиться с тем, что количественное увеличение имеющихся запасов материальных средств для жизни и комфорта все меньше зависит от видимого преобразования одних физических субстанций в другие, а все больше – от их перемещения, что меняет относительную важность и ценность вещей. То есть рыночный процесс имеет дело с материальными объектами, но их перемещение, похоже, не увеличивает число этих объектов (даже если это требуется на самом деле или только объявляется таковым). Рынок не производит материальные ценности, а передает информацию о них, но чрезвычайно важная функция распространения информации ускользает от внимания людей, которые привыкли смотреть на вещи с позиций механицизма или сциентизма. Они принимают как должное фактическую информацию о материальных объектах и игнорируют тот факт, что ценность вещей определяется еще и их относительной редкостью.

Здесь кроется некоторая ирония: материалистами объявляют как раз тех, кто рассматривает экономические явления не исключительно с материалистической точки зрения (то есть в терминах количества материальных объектов), а определяет ценность предметов, руководствуясь расчетом – насколько они важны для людей, и особенно разницей между затратами и ценой, то есть прибылью. Но именно стремление к прибыли позволяет участникам рыночного процесса думать не о том, какое количество товара потребуется людям, которых они знают лично, для конкретных потребностей, – а о том, как внести наибольший вклад в совокупный продукт, который складывается в результате таких же усилий бесчисленного множества незнакомых друг другу людей.

В экономической теории существует ошибочное мнение (его придерживался даже брат Карла Менгера Антон) о том, что «полный продукт труда» возникает главным образом благодаря физическим усилиям. Ошибка эта стара, и, вероятно, Джон Стюарт Милль более других повинен в ее распространении. В своей работе «Основы политической экономии» (1848, «О собственности», Книга II, гл. I, раздел 1; Works, II: 260) Милль писал, что, хотя «законы и условия производства богатства имеют характер истин, свойственных естественным наукам», распределение богатства является «целиком делом человеческого учреждения. Как только вещи появляются, люди, порознь или коллективно, могут поступать с ними как им заблагорассудится». Из этого он делает вывод, что «общество может подчинить распределение богатства любым правилам, какие оно только сможет изобрести». Милль рассматривает объем продукта как чисто технологическую проблему, не зависящую от правил распределения, и упускает из виду зависимость объема производства от степени использования существующих возможностей, а это уже не технологическая, а экономическая проблема. Именно методам «распределения», то есть ценообразованию, мы обязаны тем, что производим такой огромный продукт. Его объем (то, что нужно поделить) зависит от принципа организации производства, то есть от рыночной системы ценообразования и распределения. Совершенно неверно делать вывод о том, что «как только вещи появляются», мы можем поступать с ними как заблагорассудится, – поскольку они не появятся, пока не будет информации о ценах, сгенерированной теми, кто пожелает получить определенные доли общего продукта.

Но Милль ошибался еще кое в чем. Как и Маркс, он рассматривал рыночные ценности исключительно как следствия, хотя они одновременно являются и причинами решений, которые принимают люди. Позже, когда мы будем обсуждать непосредственно теорию предельной полезности, мы увидим, насколько это неточно – и насколько ошибочно заявление Милля о том, что «в законах ценности нет ничего, что осталось бы выяснить современному или будущему автору; теория предмета завершена» (1848: III, I, раздел 1, в Works, II: 199–200).

Торговля – считают ее настоящим трудом или нет – приносит не только индивидуальное, но и коллективное богатство благодаря усилиям ума, а не мускулов. Однако на уровне интуиции все же трудно осознать, что просто переход товара из рук в руки приводит к увеличению его ценности для всех участников и прибыль одного из них не обязательно означает ущерб для другого (что стало называться эксплуатацией). Иногда, чтобы развеять подозрения и продемонстрировать, как стремление к прибыли приносит пользу массам, приводят пример Генри Форда. Пример и в самом деле показательный. Все очевидно – предприниматель ставил себе целью удовлетворение назревших потребностей большого числа людей, и его старания повысить их жизненный уровень действительно увенчались успехом. Но такого примера недостаточно – поскольку в большинстве случаев эффекты повышения производительности не так наглядны, обычно они проявляются косвенным путем. Плюсы от оптимизации производства, допустим, металлических шурупов, веревки, оконного стекла или бумаги оказались бы разбросаны так широко, что трудно было бы увязать причину со следствием.

Поэтому многие по-прежнему не считают «настоящим» умственный труд, связанный с торговлей, даже если не приписывают его колдовству и не полагают успехи торговли следствием хитрых уловок, мошенничества или обмана. Полученное таким образом богатство кажется гораздо менее связанным с какими-либо видимыми (то есть не имеющими отношения к физическим усилиям) заслугами по сравнению, например, с удачей охотника или рыбака.

Но если людей сбивало с толку даже богатство, нажитое всего лишь такими «перестановками», то старания предпринимателей добыть нужную информацию вызывали еще большее недоверие. Обыватель может хотя бы частично понять (после долгих терпеливых объяснений и доказательств), что организация транспортировки товаров носит производительный характер. Например, если кто-то считает, что торговля только перемещает уже существующие предметы, он может поменять свое мнение, если ему указать на то, что многое можно изготовить только из тех компонентов, которые привозят из очень отдаленных мест. Относительная ценность таких предметов будет зависеть не от свойств отдельных компонентов, а от наличия сразу всех компонентов в нужных пропорциях и в нужных местах. Таким образом, торговля сырьем и полуфабрикатами является предварительным условием для увеличения физических объемов многих конечных продуктов, которые вообще можно производить только при наличии материалов, доставляемых издалека (пусть даже таких материалов требуется совсем немного). Количество некоторых продуктов, которое можно изготовить из уже имеющихся в каком-то месте ресурсов, может зависеть от наличия гораздо меньших объемов редких веществ (например, ртути или фосфора, или даже не компонента, а катализатора), которые добывают на другом конце земли. То есть торговля создает саму возможность материального производства.

Однако люди по-прежнему с трудом понимают, что производительность и даже организация поставок (собрать нужные компоненты в одном месте) также зависят от успеха непрерывного поиска широко рассеянной и постоянно меняющейся информации; хотя это кажется очевидным тем, кто понимает суть процесса: торговля создает материальное производство и управляет им как раз на основе информации об относительной редкости разных предметов в разных местах.

По-видимому, главной причиной стойкой неприязни к коммерции оказываются не более чем обычное невежество и трудности восприятия. К этому примешивается еще и наш вечный страх перед неизвестным: колдовством, какими-то сверхъестественными явлениями, а также перед самим знанием – этот страх восходит к