обычно допускалось в то время) и плавно закачался с ней в такт мелодии. Майя танцевала очень хорошо, прекрасно чувствовала музыку и, кажется, нисколько не возражала против столь близкого, тесного общения. Он шептал ей на ухо какие-то совершенно обычные, банальные слова, она их слушала и кивала. И им обоим было очень сладко…

Причем Паше до такой степени, что потом пришлось срочно бежать в ванную комнату и ополаскивать лицо холодной водой, чтобы немного успокоиться и прийти в себя. Не дай бог, девушки заметят его слишком уж возбужденное состояние! Что поделать: организм-то молодой, здоровый и реагирует на близкое общение с девушкой соответствующим образом. Что, если разобраться, было понятно и вполне естественно: против природы не попрешь, основной инстинкт, так сказать.

Было бы гораздо хуже, если бы он никак не реагировал на Майю. Или же вообще проявлял интерес, скажем, к мальчикам. Вот это была бы настоящая катастрофа! А так — всё нормально и логично. Как оно и должно быть. Вот только девочкам знать о слишком бурной его реакции на них совсем необязательно. А то начнут перешептываться и противно хихикать…

Чтобы успокоиться окончательно, Паша вышел на балкон — тот был не в большой комнате, гостиной, где танцевали, а в маленькой, принадлежавшей, как стало понятно по обстановке, самой Майе. Снаружи было довольно прохладно (а что вы хотите — октябрь!), но зато приятно пахло горьким дымом костра — дворники по традиции жгли увядшую листву. Постоял, вдыхая прелый, терпкий аромат осени, посмотрел на соседние дома — в них весело горели разноцветные огни. Время воскресное, вечернее, люди собрались у телевизоров и смотрят хороший фильм — сегодня как раз шла очередная серия популярных «ЗнаТоКов».

На балкон неожиданно вышла Майя, постояла рядом, посмотрела на вечерний город. Тихо произнесла:

— Красиво!

— Да, — согласился Паша. — Человеческий муравейник… В каждой квартирке — свое маленькое счастье, своя грусть и своя печаль. Или же радость — у кого что.

— Ты случайно стихов не пишешь? — спросила девушка.

— Пишу, — признался Паша. — Только это — тссс! Большой секрет. Об этом никто не знает, даже мои родители.

Он действительно когда-то в юности писал стихи (все мы поэты в двадцать лет!), но потом бросил это дело. Года, как говорил великий Пушкин, всё больше и больше клонили его к «суровой прозе».

— Почитай что-нибудь! — попросила Майя.

— Да ну, не стоит! — махнул рукой Паша. — Они совсем еще детские, дилетантские. Когда будет что-то по-настоящему серьезное, стоящее, обязательно прочту. Клянусь!

Майя на отказ не обиделась, понимающе кивнула:

— Наверное, так правильнее.

Помолчала, а потом вдруг сказала:

— Знаешь, Пашка, оказывается, я тебя совсем не знаю! Столько лет вместе в одном классе проучились, а ты вот какой оказался…

— И какой же? — поинтересовался Паша.

— Умный, талантливый, чуткий, в книгах неплохо разбираешься. И еще целуешься хорошо…

С этими словами она вплотную придвинулась к Паше, обхватила его за шею и закрыла глаза. Что ему оставалось делать? Раз уж девушка просит… Поцеловал Майю — еще более долгим и страстным поцелуем, чем в первый раз. Еле от нее оторвался — так понравилось. Майя, кажется, тоже была очень довольна — часто, прерывисто дышала и не отпускала Пашу. Через пару минут пришлось повторить — девушка ждала от него именно этого. Но уже более серьезно — с засосом и легким касанием языка…

Пока целовались и обнимались, его правая рука свободно гладила Майю по спине — в том числе и гораздо ниже талии. Девушка против этого совершенно не возражала, наоборот, прижималась все сильнее и сильнее…

Минут через пятнадцать такого тесного (и даже очень) общения Паша решил, что им пора возвращаться к остальным ребятам — иначе заметят их отсутствие: слишком подозрительно, что они двое ушли и пропали на долгое время… Майя неохотно согласилась. Видимо, она думала еще немного с ним постоять. Но нельзя — неправильно поймут, а потом пойдут совершенно ненужные разговоры.

Кстати, когда страстно целовались, Паша краешком глаза заметил — на окне в комнате чуть шелохнулась штора, кто-то, судя по всему, за ней прятался и исподтишка за ними подглядывал. Но не парни — это точно, они все находились в большой комнате. Скорее всего, кто-то из девчонок — они такие страшно любопытные! И он, кажется, даже знал, кто именно — удалось мельком заметить бледное личико и гладко зачесанные назад серые волосы. Это была Ирочка Селезнева.

* * *

Вернулись в большую комнату, продолжили танцы. Собственно, они и не прерывались — четыре парня, четыре девушки… Паше выпало снова пригласить Ирочку Селезневу. Ну, раз надо…

Пригласил, закачались под протяжную, медленную мелодию. Он соблюдал все приличия, но Ирочка вдруг сама к нему тесно прижалась и зашептала на ухо:

— Пашка, а что у тебя с Майей? Я видела, как вы двое на балконе…

— Любовь, — честно признался Паша. — Как в той песне.

И пропел вполголоса (правда, несколько фальшиво): «Первая любовь, лед на проводах, в небе — промелькнувшая звезда, не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда!» А потом осуждающе посмотрел на Селезневу:

— А вот подглядывать за взрослыми нехорошо!

— Ну да, за взрослыми! — фыркнула Ирочка. — Я, между прочим, на два месяца старше Майки! Только вот еще ни с кем не целовалась — чтобы так, как вы, по-настоящему.

И выжидающе посмотрела на кавалера — что скажет, как отреагирует? Паша сделал вид, что не расслышал ее последних слов. А сам подумал: «Вот ведь влип! Не хватало мене еще этих девичьих любовных интриг!» Ира совсем ему не нравилась — абсолютно не в его вкусе, но и грубо отталкивать ее было нельзя: такие тихие, невзрачные натуры часто бывают очень злопамятными и мстительными. И, если их серьезно обидеть, вполне могут устроить жестокую подлянку, причем в самый неподходящий момент. «Надо бы от этой Селезневой как-то по-тихому избавиться, — решил Паша, — лучше всего — переключить ее внимание на кого-нибудь другого. Мало ли у нас в школе хороших парней!» Но, к его несчастью, Ирочка не пользовалась популярностью у ребят, с ней никто не хотел иметь дела. И уж тем более — вступать в какие-то отношения. А она, похоже, от этого глубоко и жестоко страдала…

И еще подумал Паша: с чего бы это Селезнева так разоткровенничалась с ним? Вроде они никогда не дружили, общались лишь как одноклассники и только в школе, ничего такого между ними никогда на было… Потом посмотрел внимательно на Ирочку и понял: так на нее, похоже, подействовал алкоголь. Если пьешь вино практически в первый раз да еще при этом мало закусываешь (а все девушки жеманились, стеснялись накладывать себе на тарелку много еды), легко может развести и от сравнительно небольшой дозы. Тем более — в очень теплом, даже жарком помещении, и еще — довольно душном. Десять разгоряченных танцами тел в одной комнате…

К счастью, музыка скоро закончилась, и Паша, вздохнув с облегчением, проводил свою партнершу на место — к креслу. Четыре следующих танца он мог с ней больше не общаться… Осмотрел комнату: вечеринка была в самом разгаре, и все, похоже, были очень довольны, но от постоянных медленных танцев народ, кажется, стал уже немного уставать.

То же самое, похоже, почувствовала и Майя: она предложила гостям сыграть в бутылочку. Идею все восприняли на ура — как парни, так и девушки. Сели в кружок на полу (опять — через одного), стали крутить по очереди пустую бутылку из-под вина. Кому выпадало горлышко-дно — целовались. Само собой, не по-настоящему, а почти что по-детски — быстро и неумело. Но зато в губы.

Паша решил ничем не выделяться, придерживаться общих правил. Но тут ему выпало поцеловаться с Селезневой. Думал, чмокну ее слегка губы — и на этом всё, но Ирочка вдруг резко потянулась к нему, обхватила шею руками и поцеловала его по-настоящему — горячо и страстно. Хотя совсем и не так, как Майя…

Паша от нее отшатнулся, а Ира вдруг вскочила на ноги, закрыла лицо руками и бросилась в коридор. Мгновенно оделась и выскочила из квартиры. Майя гневно посмотрела на Пашу (что ты такое устроил?), но он лишь виновато развел руками: а что я мог сделать? Она сама на меня бросилась, присосалась намертво! Это все видели!

После этого вечеринка как-то сама собой угасла: оставшиеся девицы вскоре тоже засобирались по домам. Вместе с ними квартиру покинули и кавалеры — пошли провожать. Паша остался один на один с Майей. Снова виновато улыбнулся:

— Ты прости меня, что так глупо с Селезневой вышло,