Так, а чтобы сейчас сделала мама на их месте?

– Надо посмотреть, что с остальными. И забрать Грезу Павловну. – Мурка решительно поднялась, сестры выскользнули за дверь. Заглянули в комнату к Нюрочке. К Владу. Подергали запертую дверь организаторов, постучали. Ткнулись к Леше и Рюше. Побежали на кухню. Промчались по первому этажу. Никого. В сельсовете никого не было.

– В Острополь, в больницу уехали, – неуверенно предположила Кисонька.

– Пешком ушли, – буркнула Мурка. – Все машины на месте.

– И мобильники не отвечают, – Кисонька поочередно набрала Нюрочку и Лику и выслушала четкое и раздельное, как для умственно отсталых, сообщения о недоступности абонента.

– В душе смотрела?

Мурка молча направилась к бывшему председательскому кабинету, за которым пряталась комната отдыха. Больше всего она удивится, если обнаружит там напевающую Нюрочку. Но проверить надо. Мурка распахнула дверь…

– Что, никого? – окликнула ее Кисонька.

– Кое-что есть, – после долгой паузы ответила Мурка. На диванчике в комнате отдыха, небрежно, словно по забывчивости брошенный, валялся тот самый бинокль, что они оставили в заброшенном доме.

Ветер трепал костерок, разведенный у стены заброшенного дома. Видать, раньше здесь жили местные сельчане, а как построили крепостицу, так их отсюда и погнали. Ледяной осенний ветер гулял над оставленным хозяевами огородом, крутил жухлые коричневые листья. Тяжелая туча волочилась по небу, цепляясь за крепостицу вислым брюхом, и оттого сумерки казались еще темнее. Катерина протянула дрожащие от холода пальцы к огню.

– Дмитро, а… мама? – шепотом спросила девочка.

Дмитро долго молчал, потом медленно покачал головой. Катерина беззвучно заплакала.

– А… Рузя? – наконец спросил Дмитро.

Теперь уже Катерина покачала головой.

– Сам-то хоть расскажи, как спасся? – Савка палочкой выкатил из золы репки, выкопанные на брошенном огородике. У Дмитра в тряпице оказались хлеб и сыр.

– Господь спас, – щепотью выбирая белые крошки, прочавкал Дмитро. – На доброго человека вывел.

– Добрый? – вскинулась Катерина. – Маму с Рузей по доброте убили, пана дьяка, Янко-подмастерья…

– Про пана дьяка я не знал, – глухо ответил Дмитро. – Думал… Он же лицо духовное! – тоскливо пробормотал он. – И Янко тоже?

– Он меня защищал, – не отрывая глаз от огня, прошептала Катерина.

– А меня вот добрый пан защитил! – зло бросил Дмитро. – Я через крышу на улицу выскочил, а те хлопцы… ну, что маму… – он вдруг часто-часто заморгал глазами и отвернулся, неловко пробурчав: – Костер слепит.

Не отрывая глаз от огня, Савка согласно покивал: конечно слепит, еще как!

– Они за мной побежали… – Дмитро незаметно отер глаза рукавом.

Черный дымок курился над костром – совсем как тот дым, что клубами поднимался над пылающим Киевом, кружил по улице, точно по громадному дымоходу. Задыхаясь и захлебываясь слезами, Дмитро бежал сквозь это черное марево, а в голове стучало только: «Мама! Мамочка!» Она осталась там, на дворе, и ничем его дурацкий выстрел ей не помог. И вмиг исчезли все, с кем только что, ну вот только же что ели хлеб с молоком: и старая ворчливая Рузя, и дьяк-учитель, и вредная сестренка. А по пятам за ним гонится смерть!

– Хватай мальчишку! Вот он! – на несколько голосов разом орала смерть, и сапоги бухали за спиной.

Дмитро наддал – и выкатился прямо под копыта коня. Взметнулась окровавленная сабля… но сзади уже налетели, навалились, скрутили руки… Два дюжих казака вздернули Дмитра над землей:

– Попался, щенок!

Дмитро понял, что – все. И смирился. Надо только чуть-чуть перетерпеть. Сперва ужас, боль, а потом… он будет вместе с мамой. Она еще недалеко, он догонит ее, она обнимет его своими теплыми, ласковыми руками и скажет: «Все, маленький, все уже закончилось, мы вместе, все будет хорошо…»

– Ну и что это вы творите? – донесся с высоты густой, чуть ленивый бас. – Всегда ли так воюете – вдвоем на одного хлопца? Вот ужо подвиг!

С десяток глоток захохотало в ответ.

Зажмурившийся в ожидании неизбежной смерти, Дмитро приоткрыл один глаз. С высоты седла на него смотрел пан в богатом кунтуше. В опущенной руке сабля, за обнимающим толстый живот кушаком торчали пистолеты, а за спиной маячили конные да оружные казаки.

– Он товарища нашего подстрелил, пан полковник! – багровея от злости, выпалил один из Дмитровых поимщиков.

– Такие, выходит, товарищи у вас, что их хлопец подстрелить может, – насмешливо прогудел толстяк. Окинул Дмитра внимательным взглядом и серьезно поинтересовался: – Из чего – может, из рогатки? И что, насмерть?

Его казаки снова зареготали.

Внимательно слушавшая рассказ Катерина встрепенулась:

– А пистоль ты куда дел? Ты ж из немецкого пистоля стрелял?

Дым горящих улиц снова превратился в дымок костра, Дмитро зябко передернул плечами, огляделся: печеная репа в руках, тень от близкой крепостицы, прикрывающая их от глаз часового, мордаха сестрицы с сажей на щеке, приятель ее… и помотал головой:

– То-то, что стрелял! Зачем с разряженным пистолем бегать? – пробурчал он. – А у тех, кто за мной гнался, меня полковник тогда забрал. Это потом я узнал, что мой пан полковник да ихний друг друга на дух не выносят и гадят один одному. А тогда меня один из конных на седло взял, с ними я из Киева и уехал.

– С теми, кто маму нашу убил, – во второй раз повторила Катерина.

Дмитро мрачно уставился в огонь.

– А сама-то… – наконец пробормотал он. – Пана Косинского раньше как нахваливала, только доброго от него ждала.

– Не дождалась, – зло вытирая нос кулаком, всхлипнула Катерина. – С той поры и поумнела. А ты, сдается, ум как раз и потерял. Видать, он у нас один на двоих был!

– Вот упертая девка, ну чисто ослица! – теперь уже возмутился Савка. – А ты сама по-другому сюда попала? И я тоже!

– Нас силой увели, – подтверждая мнение о собственном упрямстве, процедила Катерина.

– Оу-у! – Савка в отчаянии стукнул себя кулаком в лоб. – А его как? Или надо было сказать: «Паны казаки, а убейте меня, будьте такие ласковые, тогда сестрица моя довольная будет», так?

– И вовсе не так! – завопила Катерина. – Я такого не говорила! И не думала даже!

– Так никто ж и не сомневается, что ты не думала, – кротко заверил ее Савка. – По-твоему выходит, тебе тоже не годится за теткой Оленой от Охрима прятаться!

Разъяренная Катерина запустила в него недоеденной репкой. Парень поймал ее на лету и немедленно вгрызся сам.

– А чего это ты за него заступаешься? Или у самого язык отнялся? – выпалила она.