— Нет, в самом деле? Даже сегодня, сейчас, узнав мой истинный статус?

— Сейчас я считаю, что мы подходим друг другу так же, как кот и мышка!

— То есть уже не шут, — протянул Ярр. — Это радует... А ты не пробовала предположить, что я просто мужчина, а ты просто женщина? Если исходить из этого, Мирра? Из того, что я люблю тебя, а ты любишь меня?

— Этого недостаточно!

Вот и призналась. Надо сказать, что очень своеобразно, и опять же не стоит рассчитывать на то, что Ярр пропустил данную откровенность мимо ушей.

— А вдруг достаточно?

Бледный, но не от злости, не от горя. На лице вдруг резко выделились скулы, и потемнели глаза, словно на синее море налетел шторм. И чернота заструилась по волосам, пряча солнечную медь... Рыжий шут на моих глазах превращался в Безумного Барда, а бежать мне было некуда.

Вот только...

Шторм, заливший его глаза, был каким-то другим. В нем светилась одна, единственная эмоция — очень похожая на голод. И теперь я видела, насколько красиво это лицо, красиво совсем иначе, чем лицо моего шута.

Во мне поднимался страх, он мешался с болью, но одновременно с ним сладким шоколадом растекалось внутри восхищение. И все это вместе сливалось... Ну да, в голод.

В желание.

Нет.

Нет!

Я не хочу! Точнее — хочу не я. Меронин, дракон на моей коже, это он ловит твои желания и транслирует их мне. Твои желания — не мои!

Нет, Мидьяр Ле-Кинаро, у тебя ничего не выйдет. Хоть до утра смотри на меня своими невозможными глазами, я не хочу подчиняться твоим эмоциям! Не для того я здесь. И с собой я справиться сумею, чего бы мне это ни стоило.

В моей руке материализовался стакан воды, но вылила я его не на рыжего гада. На себя. Вот так вот просто — полила ледяной водичкой собственную голову, и совершенно наплевать, как я теперь выгляжу. Мокрой кошкой? Ну и отлично.

Безумный Бард — или точнее сказать, Озабоченный? — мигом превратился в привычного синеглазого красавчика и вскочил.

— Ты что делаешь?!

— Жарко что-то стало, — пояснила я, убирая с лица облепившие его пряди. — Может, я заболела... Надо лечь. Пойдем обратно в номер. Кстати, буду очень благодарна, если ты накормишь меня и духовной пищей.

— Что?..

— Найдешь мне что-нибудь почитать. Знаешь, такое не очень обременительное и занятное. Детектив, например.

Кажется, впервые я видела Мидьяра Ле-Кинаро растерянным. Правда, продолжалось это недолго. Увы. Он поднял бровь, хмыкнул, и на узком лице нарисовалось понимание.

— Конечно, лавелин. Твоя сила воли просто потрясает, честное слово. Возможно, ты права, и это уже болезнь...

Я захлопала ресницами, изображая недоумение.

— О чем это ты?

— О том, с какой потрясающей стойкостью ты сопротивляешься сама себе.

И снова — сожаление, боль, печаль... не печаль даже — тоска... Да что же это такое!!!

Я с силой потерла шею и демонстративно постучала по ней пальцем.

— Не себе, Ярр. Вот ему. Твоей печати, которая заставляет меня чувствовать то же, что чувствуешь ты.

Мой палец накрыла прохладная ладонь. Потом заправила мне за ухо последнюю мокрую прядку. И дернула за нее.

— Мирра... Помнишь, я говорил тебе про психотипы?

— И что? — спросила я, отстраняясь.

— Ничего. Просто ты ведь не маг иллюзий, правда? В роду никого не было, ты уверена?

Я аж дар речи потеряла. Что он несет?..

Ярр убрал руку, отошел на пару шагов и склонил голову набок. И взгляд такой... задумчивый...

— Когда ты настоящая, Мирра? За последнюю неделю я увидел на тебе добрый десяток масок. А за последние минуты — сразу три. И ты знаешь, все они абсолютно разные...

Где-то я это уже слышала... Или говорила? Вот почему он был растерянным всего несколько секунд за все наше знакомство, а меня шокирует практически без перерывов?! Но нужно что-то ответить, даже если он попросту надо мной сейчас издевается. Пародирует мои же слова, интересно только — зачем?..

— Так это твоя заслуга, — сказала я как могла безмятежно. — Я же тебе только что сказала — это твой меронин виноват. Он меня делает такой же, как ты.

— Ну да, ну да, — кивнул Ярр. — Ты нашла причину, молодец.

— А про психотипы я помню, — продолжила я. — Ты мне, кстати, тогда не дал ответить. Так вот! Да, я выросла в семье волшебников, я сама волшебница и общаюсь с волшебниками. И ты не поверишь — среди них очень много нормальных! Большинство! И я в их числе! И не говори, что я их не знаю!

Повисла пауза. Театральная такая. Потому что этот невозможный мужчина смотрел на меня все так же задумчиво и кивал моим словам. Так, словно вовсе не слушал, а думал о чем-то своем.

— А вот и четвертая появилась, — сказал внезапно. — Я даже ощутил ностальгию. Вспомнил, как взбешенная моим поведением кошка в секунду обернулась деловой и холодной леди. Это когда я тебя впервые увидел. Впрочем, неважно. Пойдем?

— Куда?

— Ну ты же хотела лечь? Я найду тебе книгу и оставлю в одиночестве. Ты же этого хочешь? Правда, мы недоговорили, но я... удовлетворен беседой. По крайней мере, теперь понятно, в чем я ошибся.

— Неужели? — Теперь я вздернула бровь. — И в чем же?

— Да неважно, Мирра, — меня одарили безмятежной улыбкой. — Пойдем.

Поразительно, но он действительно притащил мне толстую книгу и ушел.

Вот только ни почитать, ни подумать, ни даже просто насладиться одиночеством мне не удалось. Строки расплывались перед глазами, я трижды перечитала первый абзац, не запомнив ни слова... А уже засыпая, вдруг поняла, что удивляться тут нечему.

Это на Ленейре светило солнце. А в моем мире давно наступила глубокая ночь, а может быть, уже и рассвет.

Проспала я очень долго — до ночи практически. И спала бы дальше, потому что после тяжелого дня отсыпаться приходиться долго, а настолько тяжелого дня в моей жизни еще ни разу не было.

Но меня разбудили. Поцелуями. Настолько нежными, что они походили, скорее, на касание летнего ветерка или согретого на солнце тополиного листочка. Ласковые и чуть шершавые губы касались моего лба, носа, щек, закрытых век, потом прильнули к моим губам и застыли, словно желая прижаться сильнее и одновременно боясь это сделать.

Чего в этот момент желала я, медленно просыпаясь? Ну, если честно, мысль была одна: чтобы именно так меня будили каждое утро, вместо вопящего и бессмертного будильника. Такая вот сонная и, признаться, очень приятная мысль...

А потом целовать меня перестали, и вот от этого я проснулась окончательно. Распахнула ресницы — чтобы встретиться с задумчивым взглядом очень знакомых синих глаз.