Из своего прошлого знаменитой спортсменки, входившей в национальную сборную ГДР, Инес Гайпель вынесла два качества: неуживчивость и выносливость. А из последующих за триумфом лет, когда беговые кроссовки отправились на постоянное хранение в шкаф и началась депрессия, она вынесла печальный взгляд и грустные интонации в голосе. К счастью, она согласилась дать мне интервью в одном симпатичном ресторанчике на Бергманнштрассе.

Чтобы как-то ее разговорить, мы начали с бокала кьянти. Перед взором Инес проплывают не только клетчатые скатерти на столах маленькой траттории. 42,20 секунды. В 1984 году Инес Гайпель (в те времена 24-летняя Инес Шмидт) и три ее подруги по команде SC Motor Iena установили мировой рекорд в эстафете 4 × 100 в клубных соревнованиях. Такое еще никому не удавалось! Инес нервничает, когда рассказывает об этом. Ее длинные пальцы постукивают по краю стола: вот уже на протяжении многих лет она борется за то, чтобы ее имя вычеркнули из списка рекордсменов. Но ее просьба до сих пор не признана законной Федерацией легкой атлетики Германии. «Сейчас они просто заменили мою фамилию звездочкой (*), но я хочу, чтобы вообще все было уничтожено. Это был ложный, фальшивый рекорд, и поэтому он не имеет права на существование». Часто в телеинтервью у нее спрашивают, обращалась ли она с этой просьбой к своим подругам. По мнению Инес, об этом не может быть и речи. «Меня представляют как рупор бывших спортсменов ГДР, употреблявших допинг. Но на самом деле это личное дело каждого. Я же это делаю, чтобы жить в мире со своей совестью, чтобы предупредить молодых о тяжелых последствиях употребления допинга. Но в любом случае нам, представителям моего поколения, ничего другого не оставалось».

Беседа продолжается, и я упрашиваю Инес рассказать о ее собственном жизненном пути, о судьбе, достойной киносериала. С самого детства в нее заложили программу, выковывающую олимпийскую чемпионку. Ее открыли в 14 лет, и с этого момента начали закармливать стероидами, не дожидаясь окончания подросткового возраста. «Нам говорили, что это витамины. Живя одной командой, повинуясь одному лишь взгляду тренеров и врачей, мы и подумать не могли о том, чтобы задавать какие-то вопросы». И вот Инес с волосатыми ногами и квадратными плечами прибывает в тренировочный лагерь восточнонемецких легкоатлетов за несколько месяцев до начала Олимпийских игр 1984 года в Лос-Анджелесе. «Чтобы мы прошли климатическую адаптацию, тренировки проходили в Мексике. Вскоре у меня возникли отношения с одним спортсменом из клуба, который нас принимал. Он также был отобран для участия в Олимпиаде. Мы разработали план – решили встретиться в Олимпийской деревне и уже оттуда организовать мое исчезновение. Короче говоря, я хотела воспользоваться Играми, чтобы перебраться на Запад. Но политическая полиция ГДР не дремала и раскрыла наши замыслы». В деле Инес не указано, что она изменила Родине, но, когда несколько недель спустя она оказалась на операционном столе по поводу банального аппендицита, сверху поступил беспощадный приказ: красными чернилами в медицинской карте было дано указание хирургу: «Искромсать абдоминальные мышцы».

Беглым и стыдливым жестом она проводит пальцем по шраму, еще и сегодня пересекающему ее живот слева направо. Прощай надежда на триумф в Олимпийских играх! И не суждено сбыться прекрасной истории любви с мексиканцем! «Я еще долго себя спрашивала, как могло произойти, чтобы врачи допустили столько ошибок в довольно простой операции. Я это поняла только после воссоединения. Ирония судьбы заключается в том, что наша делегация так и не приняла участия в Олимпийских играх, бойкотируемых коммунистическим блоком…»

С разбитым телом, но не сломленной душой, Инес не отказалась от своих идей. В 1989-м, будучи студенткой факультета германистики в университете Йены, она организовала манифестацию в поддержку жертв китайских репрессий на площади Тяньаньмэнь. Люди из Штази добавили еще несколько листов к ее досье. Казалось бы, падение Стены и воссоединение должны были принести покой и умиротворение. Но, наоборот, пребывая в депрессии, Инес годы прожила в тоске и муках. Полагают, что не только Инес Гайпель, но и десять тысяч восточнонемецких спортсменов, сами того не зная, массированно принимали допинг в период между 1968 и 1989 годами. С тех пор четверть из них страдает онкологическими заболеваниями, у 92 процентов проблемы с костной тканью, а у половины женщин гинекологические заболевания вплоть до бесплодия. И ко всему этому прибавляются тяжелейшие психологические проблемы: треть из них пытались покончить жизнь самоубийством. Инес тоже прошла через это. Спасли ее театр и писательство. Сегодня она профессор драматического искусства, специалист по немецкой поэзии. Получив в качестве жертвы политического режима ГДР 10 тысяч евро возмещения, она отдала их ребенку-инвалиду. «Сын спортсменки, также принимавшей допинг. Следующее поколение не рассматривают как жертв режима, однако среди них в десять раз больше инвалидов, чем среди остальной части населения».

В 2008 году, за два месяца до открытия Олимпийских игр в Пекине, Инес опубликовала памфлет под названием No Limit («Безграничность»), разоблачивший тайны современного спорта, разъедаемого допингом. В Китае не оценили ее творчества, и она больше не имеет права ступить ногой на китайскую территорию. Высокая красавица Инес отныне персона нон грата. Но ее это только веселит, и она продолжает рассказывать своим хрипловатым голосом («маскулинизация в результате приема стероидов начинается именно с этого») о том, что ей пришлось пережить в ГДР и что она обнаружила, когда проводила исследования в Китае: «Они отстают от нас на три десятилетия, а методы подготовки спортсменов все те же».

Вера Ленгсфельд назначила свидание нескольким своим верным последователям в одном из кафе бывшего Восточного Берлина. ГДР остается ее родиной. И даже если она была одной из самых известных диссиденток, это ничего не меняет в ее привязанности к той части Германии, где она выросла. Кафе Sibylle на Карл-Маркс-аллее – идеальное место для таких, как она, – для тех, кто не испытывает ностальгии, но любит воспоминания.

В молочном баре ничего не изменилось, тот же декор, но на недавно покрашенных стенах в некоторых местах появились фрески, относящиеся к ушедшей эпохе. Я тоже люблю кафе Sibylle, здесь всегда малолюдно, скромный интерьер, но во всем ощущается атмосфера подлинности, не имеющая – внимание! – ничего общего с показухой отдельных заведений, где с целью привлечения посетителей и туристов расклеивают на стенах пропагандистские афишки тех лет, вывешивают портреты Хонеккера и продают открытки с красными звездами. В Sibylle же царит ощущение покоя, безмятежности. Все клиенты в возрасте, и живут они в этом же квартале. Устроившись на небольшой деревянной эстраде, Вера Ленгсфельд принимается читать отрывки из своей биографии. Она постарела с тех пор, как была звездой восточнонемецкой оппозиции. На лице и теле появилась одутловатость, волосы побелели, зато декольте, как и раньше, привлекает взгляд, и, хотя она немного поправилась, а кожа потеряла былую упругость, большая и пышная, как подушка, грудь все еще выглядит аппетитно. Грудь и стала ее политическим аргументом на выборах в парламент в 2009 году. На предвыборных плакатах Вера Ленгсфельд, кандидат от ХДС (Христианско-демократический союз), изображена рядом с канцлером, на обоих – вечернее платье с глубоким декольте; внизу красуется слоган: «Мы можем предложить больше». Пойдя на подобную бестактность, соратники из ее предвыборного штаба ни с кем не консультировались – ни с Государственной канцелярией, ни с членами консервативной партии, – и разразился скандал. Вера Ленгсфельд всегда была такой и всегда действовала на свой собственный страх и риск. Так, например, однажды она вышла на улицу с плакатом, на котором было написано: «Каждый гражданин имеет право публично и свободно высказывать свое мнение». Дело происходило в самом центре Восточного Берлина в 1988 году. В результате она оказалась в тюрьме. И вполне логично было предположить, что, будучи активным борцом за мир и сохранение окружающей среды, после воссоединения она примкнет к Партии зеленых. Но и в этом случае Вера не могла обойтись без партизанщины. Так, в 1991 году, в рамках дебатов о войне в Заливе, она попросила слова в парламенте и простояла все отведенное ей время в непоколебимом молчании на трибуне под насмешки и выкрики депутатов. «Это всегда так… обиды, палки в колеса, особенно в ГДР, но именно так я кую свои силы». И в самом деле, нет такой силы, которая могла бы запугать эту бунтарку, которая выросла в тени своего отца, офицера Штази, и которую предал ее собственный муж. Единственное, что внушает ей ужас и отчего холодеет сердце, так это возможность быть скомпрометированной связями с вождями восточно-немецкой диктатуры. Начиная с 1996 года она все больше придерживается правых взглядов, недовольная сближением Партии зеленых с неокоммунистами, «этими последователями единственной партии ГДР».