– Да, как же, ждут тебя там сухари с пятницы, наверняка уже и крошки подмели. Нинка, ну не говори ты «свеклА», «свЁкла» она, запомни в конце концов! – отозвалась Татьяна.

И тут с места сорвалась сидевшая на отшибе и до этого момента странно тихая Валентина:

– Да что ты, Танька, всем указываешь, поправляешь вечно, то не так сказала, это не так! Я вот говорю «Фильяндский вокзал», и буду говорить! И «булошная»! И «легше»! Лезешь везде, куда не просят! Суёшься во всё! Надоело!

– Валя, да я… – попыталась вставить Татьяна.

Но Валька слушать не стала, заревела и выскочила в коридор.

Нина, помолчав, сказала Татьяне:

– Тань, не обращай внимания, я-то не в обиде совсем, наоборот даже – сама же тебя просила поправлять мои специфические словечки. А что это Валентина-то так вскинулась? Ей-то ты вроде ничего и не сказала…

– Да знаю я, почему она распсиховалась, – отозвался из дальнего угла Сергей. – Вчера вечером, поздно уже было, вдруг звонок телефонный. Снимаю трубку – а это Валькин сосед звонит. Я ему свой телефон на всякий случай оставлял, после того как мы с Васькой её сожителя усмирять приходили. Ну, сосед этот и начал нудно так рассказывать, что тот мужик опять припёрся и у Валентины давно уже сидит. Сначала, говорит, слышно было, что она вроде скандалила, выгоняла его, а потом тихо стало. А мне уже спать ужасно хотелось, – оправдывался Сергей. – Двенадцатый час всё-таки, назавтра на работу вставать. Ну, я его перебил и говорю:

– Ну, если тихо, значит всё в порядке, может, помирились, а будет шумно – милицию вызывай. И трубку повесил.

Больше он не звонил. Может, обиделся, не знаю. Я думаю, лучше нам не лезть в отношения Валентины с её Валеркой, пусть сами разбираются, – завершил свой доклад Сергей.

Татьяна похолодела. Видимо, Валера этот так запугал Валентину, что она его снова пустила к себе жить, а ведь она очень решительно была настроена с ним расстаться. Наверное, в сердцах выложила ему всё про фотографию, где он с Женей не Невском, и про то, что девушку убили, и про неё, Татьяну, как она пыталась его разыскивать.

«Если он действительно причастен к убийству, или даже не к убийству, а к какому-нибудь тёмному бизнесу, то я со своим неуёмным любопытством опять вляпалась в опасную историю, – лихорадочно соображала перепуганная Татьяна. – Что делать? Устроить Вальке допрос – что она этому Валере наговорила? Или сделать вид, что я ни о чём не подозреваю?»

Татьяна для начала выбрала второй вариант. Когда зарёванная Валентина вернулась в комнату, она подсела к ней с самым что ни на есть виноватым видом и стала «посыпать главу пеплом»:

– Валюша, извини меня, если я тебя обидела когда-то своими замечаниями, но мне действительно режут слух все эти «пелемени» и «пироженные». Но ведь я, вроде как, только Нинку иногда поправляю, она сама когда-то попросила меня отучать её от деревенских словечек. Неужели и в отношении тебя когда-нибудь замечание дурацкое машинально проскочило? Да ты ведь и говоришь-то совершенно грамотно, ты же москвичка, – пыталась подольститься Татьяна.

– Да у меня просто нервы сдали, – шмыгая носом, ответила Валя и примирительно добавила: – Ты просто подвернулась – вспомнилось, как вы все меня однажды дразнили, когда я сказала «сутошные командировошные», и ещё придумывали разные варианты словечек, которые я могла бы исковеркать. Так что ты тоже на меня не обижайся.

Но Татьяне этого было недостаточно, надо было выяснить про Валеру.

– А ты что нервничаешь-то так? Расплакалась из-за ерунды и успокоиться не можешь. Что-то случилось дома? У сына в школе опять неприятности? – попыталась она вызвать Валентину на откровенность, зная, что та любит пожаловаться на трудности жизни.

Валя помолчала немного, но желание поделиться своей бедой перевесило осторожность, и она призналась:

– Да вчера вечером Валерка опять припёрся с вещами, с цветами и с тортом. Стал извиняться и юлить, дескать, он всё понял, вёл себя со мной ужасно, больше никогда-никогда, и даже деньги пообещал давать периодически. А я его ни под каким видом не хотела к себе пускать, заорала на него и стала выпихивать в коридор. А он ни в какую не уходит, посмеивается только. Я распсиховалась ужасно, не знала, чем его пронять, обвиняла во всех смертных грехах, да и ляпнула, сама не знаю почему:

– Да ты же убийца! Бандит! Ты же в тот день, когда нашу Женьку убили, тоже ко мне неожиданно заявился, следы заметал, небось? Не уберёшься – заявлю на тебя в милицию, отмазывайся потом! Им там как раз подозреваемого не хватает!

И тут он как схватит меня за горло! Морду свою покрасневшую к моей физиономии придвинул, глазищами остекленевшими в мои глаза уставился и начал душить. Я думала – всё, конец мне пришёл. Но он немного ослабил хватку и спрашивает, раздельно так слова выдавливает:

– Какую ещё Женьку убили? Говори быстро!

Я еле-еле прохрипела:

– Сотрудницу нашу! Прямо в нашей комнате убитую нашли! Да я просто так ляпнула, чтобы тебя разозлить, и чтобы ты ушёл наконец!

Я разревелась, а он отпустил меня и на стул уселся. Задумался. Потом говорит:

– Никакую вашу Женьку я, естественно, не убивал. Но ты такая дура, что жить у тебя после твоей выходки я не собираюсь. Сегодня переночую, а завтра уйду, больше ты меня не увидишь. Но учти: если вздумаешь на меня куда-нибудь заявлять – убью. Найду способ, это сейчас легко.

– А дальше что было? – с замиранием сердца спросила Татьяна.

– Дальше он молча улёгся на Мишкино кресло – сын сейчас у мамы в Москве.

Прямо в одежде, даже подушку не доставал, и захрапел. А я всю ночь тряслась на своём диване, не спала, думала – вот проснётся и решит, что меня надо убить прямо сейчас, встанет и убьёт. Но в шесть часов он поднялся и, ни слова не говоря, ушёл, – и Валя снова залилась слезами.

– Ты ему про фотографию точно ничего не говорила? – Татьяна напрямую задала мучивший её вопрос.

– Нет! Когда орала на него про убийство, чуть было не сорвалось с языка, но тут он меня за горло схватил, и я не успела, слава богу, – Валентина даже перекрестилась для убедительности.

– Никому про это не рассказывай! – тихо сказала Татьяна. – Хватит того, что я тогда такую глупость сделала – показала эту фотографию парню на Невском, надеюсь, не найдёт меня эта банда. Теперь я не одна от страха трястись буду, ты тоже засветилась по глупости. Ещё хорошо, что