— Ты уничтожишь не только город, но и всех людей в Мультиверсуме.

Калидия объяснила, где она видела Мультиверсум, так красочно, как будто её отцом был не Великий Владетель, а боцман с вонючего ржавого сейнера.

* * *

— Иногда мне кажется, что отец был единственным взрослым в городе, — говорит задумчиво Калидия. — Все остальные поглощены собой и своими интересами, категорически не желают ничего видеть и брать на себя ответственность. Промы, Дома, верхние, нижние… Один сплошной детский сад. А я должна изображать воспитательницу, хотя сама не старше них.

— Думаю, твои слова повторит любой правитель любой страны любого мира. Но ваше общество действительно инфантильно выше среднего.

— Может быть, это не так и плохо, — продолжает она. — Моя мать — воплощение взрослости, и это ещё хуже. В городе никто не хочет ни за что отвечать, а она готова убить кучу людей ради высшей цели.

— Они с твоим отцом нашли друг друга.

— Может быть, мне следовало её убить. В этом была бы какая-то логическая завершённость, тебе не кажется? Повесила бы на стену за троном две головы.

— Боже, ты что, притащила голову Креона?

— Нет, я не настолько безумна. Это фигурально.

— Хорошо. И хорошо, что ты её не убила.

— Тебе её жалко?

— Мне жалко тебя.

Мы стоим у кровати Дженадин. Она без сознания, это меня уже пугает. Но что меня пугает ещё сильнее, из её глаз сочится тёмный экссудат, стекающий на подушку, как чёрные слезы.

— Ты не знаешь, что это? — показываю я Калидии испачканную чёрной жидкостью салфетку.

— Кто из нас врач? — удивляется она.

— Это не медицинская проблема. Это что-то местное. Может быть, какие-то легенды, слухи, мифы? Типа: «И возрыдают дети чёрными слезами, и отверзнется…». Ну, что-нибудь отверзнется. Или разверзнется. Жопа какая-нибудь.

— Нет, извини. Ничего такого. Ты думаешь, это связано с Ушедшими?

Калидия оставила оболочку плавать в стеклянном стакане, ходит в легкомысленном халатике и пушистых тапочках, волосы завязаны в хвост. И не скажешь, что Великая Владетельница. Просто молодая женщина. Красивая молодая женщина — её тело восстановилось после шока глубокого слияния с оболочкой, и она выглядит лет на двадцать пять.

— Мне кажется, здесь всё связано с Ушедшими, — отвечаю я. — Так или иначе.

— Ты веришь моей матери?

— И да, и нет. В то, что происходит какое-то говно, — скорее да, чем нет. В то, что это именно Смертельное Возвращение Кровожадных Чудовищ, — скорее нет, чем да. Берана слишком долго копалась в мифологии Ушедших, и теперь не видит ничего, кроме них. А в жизни никогда и ничего не бывает таким однозначным, как в триллерах.

— Почему?

— Потому что не бывает никакого Идеального Сферического Зла в вакууме. Оно невозможно, потому что не экосистемно. Берановские Кровавые Ушельцы для начала выжрали бы всю кормовую базу, а затем сколлапсировали в Глубокую Чорную Задницу, которая поглотила бы сама себя.

— Может быть, именно это с ними и произошло?

— Тогда с чего бы им возвращаться? Нет, вся эта история кажется мне натянутой. А вот то, что Берана помянула ребёнка с синими глазами…

— Есть такой ребёнок?

— Есть целая куча таких детей. Это дети кланов. Недавно их глаза посинели, разом… И у всех вот такие чёрные слезы, — я снова протёр щеки Дженадин, очистив от тёмного экссудата.

— Я не знаю, что это значит, — сказала Калидия. — Но вряд ли что-то хорошее. Иногда я думаю, что мать права, а я, разрушая её планы, нанесу больше вреда.

— Но ты не остановишься?

— Нет. Я верю отцу. Что очень глупо, потому что я его убила. Но он был против планов матери, и он всегда знал, что делал.

— Это не ты…

— Всё равно я. Знаю, что мать использовала меня, но это ничего не меняет. Знаешь, он был куда более живым, чем все думали. Там, внутри, под оболочкой, которую почти никогда не снимал. Я прочитала файлы. То, что он писал обо мне.

— И что там?

— Не скажу. Но единственное, что я могу сделать, чтобы не сдохнуть от чувства вины, это спасти его город. Или умереть, пытаясь.

— Давай остановимся на первом варианте.

* * *

Лирания перехватила меня в коридоре, и я впервые вижу в её глазах панику.

— Там… Мои родители! — говорит она, вцепившись мне руку.

— Где «там»? — уточняю я.

— Видеостена в моей комнате. Связь. Они.

— Так в чём же дело? Беги к ним скорей!

— Пойдёшь со мной?

— Прости, но в качестве кого?

— Друга. Я не могу одна. Ты мне нужен.

— Для разговора с родителями?

— Да, — твёрдо отвечает она. — Я тебя очень прошу. Пожалуйста.

— Лира, вот так убегать, это… А это ещё кто такой?

— Это мой друг.

Я молча киваю, не зная, как себя вести. На большом, во всю стену, экране мужчина и женщина возраста около сорока или чуть старше. Женщина — ярко выраженный азиатский типаж, похожа на японку. Мужчина… Не скажу с уверенностью. Незнакомый фенотип. Ну что же, генетика сказала своё слово, послушаем, что скажут люди.

— Твой безответственный поступок, в который ты втянула сестру… Кстати, почему её нет?

— Поговорим без Оньки, — отрезала Лирания.

— Как ты смеешь…

— Не кричи на неё, дорогая, — примирительно говорит мужчина. — Сестра всегда была для неё источником стресса…

— Ничего подобного! — зло и громко отвечает Лирка. — Это вы были источником стресса. А за сестру я просто боялась.

— Боялась? Но почему? — удивлённо говорит её отец.

— Потому что ей не повезло с родителями! И она могла однажды стать мной!

— Лира, сейчас не время это обсуждать! — говорит мать. — Тем более, при посторонних.

— Хотела бы я, чтобы вы мне были посторонними!

Я чувствую себя крайне неловко, глядя на эту семейную сцену, но Лирания вцепилась мне в руку так, что наверняка будут синяки.

— Посторонние не пытаются меня убить, как вы!

— Но, Лирочка, — кривится мужчина, — мы же не могли знать, что на той платформе ты! Как только мы перехватили фото, то сразу отменили цель! Молодой человек, это вы её втянули?

— Он мне жизнь спас. И не один раз.

— Может, мы всё же поговорим без посторонних? — настаивает мама.

— Нет. И если вам это не нравится, отключайтесь к чёрту.

— Лира, фу, как грубо!

— Да, вы не любите грубости. Когда меня изнасиловали, ты, мама, просто запретила мне об этом рассказывать. А ты, папа, сделал вид, что я всё выдумала.