Ее спина при каждом прыжке выгибалась дугой от бешенства, челюсти щелкали в воздухе.

Тетушка Жужи задернула занавеску и быстро оглядела кухню. Ее пустые корзины стояли на столе. Она посмотрела на свой фартук, на карманах которого просматривались небольшие выпуклости. Кухонный сервант был прибран, его ящики плотно задвинуты.

– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!

Бросалась в глаза дверь, ведущая в кладовку. Тетушка Жужи приложила руку к груди, где бешено колотилось сердце. Как хорошо, что она старалась не держать в доме больших запасов своих настоек! Самый большой запас она хранила в маленьких баночках, закопанных рядом с компостной кучей. Кроме того, рядом с кострищем, под любимым местом ночевки ее собаки, была зарыта солидная банка. Что же касается флаконов в кладовке, то они были пусты. Правда, на дне каждого пустого флакона всегда оставался какой-то осадок.

Менж а фенебе!

Да будут они отданы дьяволу на растерзание!

Тетушка Жужи еще раз приоткрыла занавеску. Небо так же было затянуто тучами, как и раньше, когда она поутру совершала свой обход. Ее двор выглядел заброшенным. Она уже сгребла золотые осенние листья в охапку и сожгла их во дворе на том самом кострище. Кусты вдоль забора стояли уже без листьев, и можно было разглядеть безошибочно узнаваемые шлемы жандармов, украшенные пышным плюмажем из петушиных перьев. Выставленные напоказ перья величественно возвышаясь над верхней кромкой ее забора, как будто сам петух восседал на голове жандарма, обозревая деревню с высоты своего временного насеста. Тетушка Жужи вновь задернула кухонную занавеску. Она никогда раньше не видела жандармов в своей деревне. Она встречалась с ними только в Тисакюрте, когда навещала там свою двоюродную сестру.

Вот же назойливые ублюдки!

Повитуха бросилась в кладовку, но поняла, что у нее слишком мало времени. Тогда она ринулась обратно к кухонному серванту, в котором хранила липкую бумагу для ловли мух. Она стала открывать ящик, но тут же поняла, что не сможет избавиться от этого вещдока.

Она снова отбежала к стене, поближе к окну. Она чувствовала себя мышью перед мышеловкой.

Фене эгье мэг![22]

– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!

Она бросилась обратно к кухонному столу и, тяжело дыша, опустилась на скамью перед ним.

– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!

Повитуха позвала на помощь свою умершую бабушку. Она призвала всех духов, которых только знала.

После этого она оглядела дом в поисках возможных вариантов. Ей хотелось, чтобы в этот момент Мара находилась рядом, чтобы помочь ей.

Тетушка Жужи поднялась со скамейки и направилась по коридору обратно в свою спальню. Она могла бы нырнуть в свою постель и притвориться, что беспробудно спит. В таком случае, быть может, эти ублюдки просто ушли бы, решив, что ее просто нет дома. Но она знала: все прекрасно понимают, что ее верный старый пес не стал бы так истошно лаять, если бы ее не было дома. Это выдавало ее.

Повитуха поспешила обратно к скамейке на кухне и снова опустилась на нее. Она подумала было о том, чтобы незаметно улизнуть, – но в ее доме была только одна дверь, один способ войти и выйти. Таким образом, она оказалась в ловушке.

Тетушка Жужи наклонилась всем своим тяжелым телом вперед, чтобы натянуть на ноги сапоги. Когда она это делала, ее ладанка упала ей на лицо. Повитуха схватила ее и поднесла к губам.

Ее юбка и подъюбник задрались между пухлых бедер, когда она поспешила к своему пальто в коридоре. Тетушка Жужи туго затянула пояс на пальто и просунула руки в его рукава.

Во дворе вился дымок от небольшого костра, который горел в яме с самого рассвета. Повитуха прошла сквозь него, словно фокусник на сцене. У забора она оттолкнула метавшуюся в ярости собаку и решительным рывком распахнула калитку. Она увидела деревенского глашатая, стоявшего на противоположной стороне придорожной канавы. Он был закутан в темный зимний плащ, на уши была надвинута шерстяная шапочка в форме конуса. Его барабан висел у него на груди, словно бочка.

Рядом с ним стояли два жандарма. На них были двубортные шинели оливкового цвета, за спиной – винтовки с примкнутыми штыками. У обоих были большие усы, которые являлись основной достопримечательностью на их лицах. Их шлемы с перьями увеличивали рост каждого на целую голову.

Когда повитуха переступала через канаву, жандармы подхватили ее под руки и буквально пронесли ее в воздухе остаток пути. Поставив ее на землю с другой стороны придорожной канавы, они, однако, не отпустили повитуху и, продолжая крепко держать ее, направились по улице. Деревенский глашатай зашагал вслед за всеми.

Увидев, как схватили его хозяйку и потеряв надежду на благополучный исход, пес прекратил лаять и начал скулить.

Зимой на Сиротской улице почти никого не было. Иногда проезжали крестьяне на своих повозках, но в целом улица оставалась тихой и пустой. Редкие соседи повитухи по улице, прижавшись лицом к щелям между рейками своих заборов, наблюдали из безопасных уголков своих дворов за тем, как жандармы уводили ее. Среди них была и Петра.

Жандармы шли быстро и энергично. Их винтовки болтались у бедер в такт их шагам. Тетушка Жужи изо всех сил старалась поспевать за ними, поскольку всякий раз, когда она запиналась, они еще крепче сжимали ее. Глашатай держался в нескольких шагах позади их троицы, положив обе руки на свой барабан, чтобы тот не раскачивался при движении.

Вложив в свой голос как можно больше убедительности, повитуха заверила жандармов (а заодно и тех, кто, по ее мнению, мог находиться в пределах слышимости), что она не сделала ничего плохого и что ее задержание было ошибкой. Конечно же, ошибкой.

Жандармы, никак не отреагировав на ее слова, остановились, когда добрались со своей подопечной до улицы Арпада, на которой беспорядочно сновали повозки. Улица была достаточно широка, и это оказалось ее изъяном, поскольку повозки, фургоны, животные, пешеходы – каждый, когда ему это было удобно, мог идти и ехать, как ему заблагорассудится, или же внезапно поменять курс и начать разворачиваться, чтобы поехать в противоположном направлении. Не было ни малейшего намека на какой-либо порядок, который принято соблюдать в крупных городах. Улица Арпада представляла собой такую же мешанину уличного движения, как и беспорядочное расположение боковых дорожек, возникшее в Надьреве. В наиболее оживленные дни на ней возникал полный хаос. Чтобы решить проблемы, возникшие в результате внезапного скопления телег, повозок, экипажей и фургонов, лошадей, волов и мулов приходилось распрягать, и только после этого можно было снова тронуться в путь.

Жандармы при виде этой