В нас сидит глубоко укоренившийся инстинкт представлять наихудшее, потому что в прошлом это обеспечивало выживание. Мать-природа «хочет», чтобы мы занимались катастрофизацией, потому что если довольный вид и делает жизнь более счастливой, то он же часто ее укорачивает. Нервная система, обеспечивающая наше выживание, развивалась у животных, начиная с медуз, по сути, для того, чтобы можно было определить: «Это можно съесть или это может съесть меня?»

Если вы пропустили что-то, что можно съесть, это не так страшно: можно найти что-нибудь другое. Но если вы пропустили сигнал о том, что что-то может съесть вас, то возникает проблема экзистенциальных масштабов. Люди, не впадавшие в панику от звука ломающихся ветвей, не стали нашими предками. Они стали чьим-то обедом. Поэтому у нас и развилось пристрастие к негативной информации, странная тяга к катастрофизации, подобная тяге к жирному и сладкому.

Но хотя в прошлом катастрофизация, так же как жирное и сладкое, была ценной реакцией, теперь она лишь выключает наш мозг{99}. Что еще хуже, нейропластичность приводит к тому, что чем чаще использовать негативные мыслительные пути, тем глубже становится колея и тем проще скатиться туда в будущем. Добро пожаловать в негативную предвзятость — тенденцию придавать больше значения негативным деталям, чем позитивным.

Помимо негативной предвзятости, мы обладаем предвзятостью к подтверждению, то есть склонностью выборочно сохранять информацию, которая подтверждает уже существующие предположения. К несчастью, негативная предвзятость означает, что мы склонны подтверждать именно негативные ожидания.

Негативные события порождают более сильную нейронную активность, чем позитивные события такой же интенсивности. Нам проще распознать негативные факторы окружающей среды. Мы распознаем гнев на лице быстрее и проще, чем веселье. Боль учит быстрее, чем удовольствие.

В миндалине, пожарной сигнализации нашего мозга, две трети нейронов заняты поиском негативного. Весь негатив практически сразу сохраняется в памяти, в библиотеке вещей, на которые нам следует обращать внимание. Чтобы в долговременную память перешло нечто позитивное, нам надо сосредоточиться на этом в течение как минимум 12 секунд. (Поэтому благодарность, медитация и милосердие необходимы: нам нужно фокусироваться на хорошем, чтобы наш мозг по-настоящему это запомнил.) По словам Рика Хенсона, «мозг работает как липучка для негативного опыта и как тефлон — для позитивного»{100}.

С точки зрения инстинкта выживания неудача напрямую может вести к смерти: неверно оцени скорость саблезубого тигра — и умрешь. Пропусти треск над головой — на тебя упадет дерево, и ты умрешь.

Неудача также косвенно может вести к смерти через потерю статуса: выражение «львиная доля» возникло не просто так. Чем ниже тотемный столб человека, тем меньше у него ресурсов, а тот, кто пал так низко, что стал изгоем в своем племени, определенно обречен на смерть. Наши инстинкты и здравый смысл как будто передают нам два послания:

1. Неудача — это плохо. Если вы потерпели неудачу, значит, вы сделали что-то не так. Если вы сделали что-то не так, вас ждет наказание. Быть наказанным стыдно, и, если вы потерпели неудачу, вы — лузер и группа от вас отвернется.

2. Неудачи можно избежать. Если вы потерпели неудачу, значит, вы сделали что-то не так. Вы должны уметь избегать неудач и делать все правильно.

В последующих главах мы увидим, что невозможно избежать как страха неудачи, так и самих неудач. Поэтому вы должны научиться справляться с ними, в частности, еще и потому, что они мешают процессу формирования прорыва. В этой главе мы рассмотрим страх неудачи; в следующей — научимся справляться с реальными неудачами.

Цель этой главы — понять, отчего возникает страх перед неудачами и что с этим делать. Вы увидите, как страх влияет на разум и тело. Вы узнаете о наиболее типичных проявлениях страха неудачи: синдроме самозванца, внутреннем критике и перфекционизме. И научитесь справляться с ними, чтобы они больше не мешали вам достигать прорыва.

Страх — неизбежная часть процесса, ведущего к прорыву, как в случае запланированного прорыва, так и в случае неожиданного. Два эти случая отличаются лишь временем появления страха и его предметом.

При ожидаемом прорыве страх возникает до самого прорыва. Вы стремитесь к прорыву, потому что рассчитываете на положительные последствия. Поэтому вы не так боитесь последствий его воплощения (хотя на этом этапе что-то действительно может пойти не так), сколько последствий самого процесса. А вдруг необходимый вам прорыв так и не произойдет? А вдруг окажется, что вы попусту потратили время, деньги и усилия?

Дело в том, что необходимо принять возможность неудачи и перебороть страх. Запланированные прорывы, например инновации в бизнесе или науке, требуют готовности к неудаче, признания, что желаемая цель может остаться недостигнутой. Если вы к этому не готовы, то будете делать только то, что обречено на успех. Гарантировать успех можно только в том, что уже известно, но это по определению не может быть инновационным. Если вы не готовы рискнуть и потерпеть неудачу, вы не станете новатором.

Большинство успешных инновационных прорывов стали результатом многократных повторов — то есть многократных последовательных неудач. Или, как это сформулировал исполнительный директор Бизнес-школы Хааса Калифорнийского университета в Беркли Адам Берман, «инновации — обычно результат эволюции, а не революции»{101}.

В случае запланированных прорывов вы испытываете страх не добиться прорыва. Страх может помешать вам сделать необходимое для успеха.

При случайных неожиданных прорывах страх приходит после свершившегося события, но он точно так же опасен, как и в первом случае. Неожиданные прорывы не всегда принимаются с радостью и нередко хороши в долгосрочной перспективе, но при этом крайне неприятны в текущий момент — как, например, внезапное понимание: «О! Нам нужно развестись».