взять сколько пожелает. Я поинтересовался у Ганса, не привлечем ли мы внимание лесной охраны, на что он заверил меня, что с ними все вопросы решены заранее. Организация была на высшем уровне. Кто-то даже заранее привез несколько бочек с питьевой водой и организовал простенький летний душ. Тогда я впервые задался вопросом о том, кто же все это профинансировал. Денег явно не жалели. Кто-бы это ни был, он был готов двое суток кормить целый взвод. Обеспечивать их палатками и удобствами и подогревать не самым дешевым пивом.

Ганс провел нас по всей поляне, и по очереди представил нас с друзьям. В тот вечер в лесу собралось немало его сторонников со всего региона. Приехало даже пару соратников из Харькова. Помимо них здесь были и местные ультрас. Через них Кастет и вышел на Ганса. Был даже один мой знакомый, с которым меня познакомил прошлым летом Свиренко. Мелкорослый паренек. С маленькими глазками, как у хорька. Сейчас уже и не помню, как его звали. Помню только, что он был злобный, как этот самый хорек и вечно таращился на меня так, словно что-то хотел сказать.

Кругом творилось какое-то безумие. Из динамиков вырывался гаражный панк. Половина парней были раздеты по пояс сверкая футбольными и нацистскими татуировками. Все уже порядком набрались, и тут и там разгоряченные парни начинали драться. Все это походило на какую-то языческую оргию. Но больше всего меня пугало то, с каким воодушевлением смотрела на все происходящие Оксана.

Я смотрел на нее и все никак не мог понять, была ли в ней эта искра безумия, когда мы только познакомились. Из скромной и неуверенной в себе девушки она превратилась в человека с пылающими от ярости глазами. Она словно нашла и высвободила свое звериное нутро, которое требовало от нее разрушения и низвержения. Я не мог поверить, что человек может так измениться всего за несколько недель. Словно Кастет нашел в ее душе какие-то потайные кнопки, нажав на которые он заново создал ее личность. Лишь однажды я видел нечто подобное, когда один из моих родственников попал в секту.

Остаток вечера я слонялся по поляне, пытаясь застать Оксану наедине и поговорить с ней. Я уже всерьез беспокоился о ней и надеялся уговорить ее поскорее убраться отсюда. Но как только я оставался с ней, тут же откуда-то появлялся Кастет. Словно караулил ее. Благо он был падок на выпивку и с каждым часом становился все пьянее. Около десяти вечера Ганс собрал всех вокруг костра и долго нес чушь о национальной русской идее, белогвардейцах и РОА. В конце своей речи он объявил, что скоро состоится крупная акция всех оппозиционных партий и что всех, кто пожелает к ней присоединиться обеспечат билетами до Москвы и обратно, а также помогут с жильем. Акция намечалась и впрямь крупная. Ганс предупредил соратников, что им придется идти одной колонной с коммунистами и либералами, но что в данном случае — это меньшее из зол. Таким раскладом довольны остались не все, но многие с воодушевлением восприняли эту новость. Среди них была и Оксана. Когда Ганс закончил свою проповедь, Кастет отошел пообщаться с местными фанатами, а мне наконец-то удалось остаться один на один с Оксаной.

— Слушай, — начала она, как только я хотел заговорить с ней. — Я понимаю, что вся эта тема с превосходством славян — это перебор. Но согласись, у Ганса есть и весьма здравые идеи.

— Не вижу ничего здравого в идеях человека, который думает, что он чем-то лучше других по праву рождения, — я был в корне с ней не согласен.

— Но ведь за целый век Совок и впрямь воспитал из русских нацию рабов. Все наши лучшие умы были загублены в ГУЛАГе, а наши родители так зомбированы советской пропагандой, что до сих пор мечтают собрать СССР.

— Ну может все было не так уж и плохо, если миллионы людей мечтают возродить эту страну?

— Только не говори мне, что ты стал коммунистом.

— А ты видишь на мне красный галстук? Или может я хожу на партийные собрания? — я выудил из пачки две сигареты и протянул одну из них Оксане. — А вот ты как я вижу нашла себе новых друзей, — я кивнул в сторону толпы, которая собралась вокруг костра.

— Да пойми же ты, — негодовала Оксана. — То, что я общаюсь с ними, еще не значит, что я полностью разделяю их идеологию, — она собрала волосы в хвост, словно готовилась к атаке. — К тому же, это ведь не какие-то отморозки, которые избивают мигрантов в электричках. В первую очередь, они думают о благе нашей страны. Сейчас нам как никогда нужны любые сторонники. Ты же видишь, что протестное движение в России просто погибает.

— А ты не думала, что в первую очередь оно загибается от того, что во всех акциях непременно участвуют ребятки вроде Ганса. Можешь говорить мне все что угодно, но я ни за что на свете не встану под одни знамена с ними. И плевать я хотел, что там стоит на кону.

— Ты размышляешь как вата! — в ее голосе слышалась брезгливость. — Я надеялась, что ты поможешь. Хотела попросить организовать твоих друзей и уговорить их участвовать в митинге. Но тебе видимо нравится быть крепостным, — Оксана взяла многозначительную паузу, но ее дешевая манипуляция не сработала.

— Я не собираюсь в этом участвовать, — ответил я твердо. — И уж тем более не собираюсь кого-то агитировать, — я взял Оксану за руку. — Я понимаю, что ты хочешь как лучше, но это уже перебор. От этого проиграют все. И в первую очередь ты сама, — Но Оксана не хотела слушать. Она лишь взглянула на меня разочаровано.

— Я думала ты из тех, кто готов бороться за свои идеалы, — она брезгливо бросила окурок на землю растоптав его ногой, а затем развернувшись, пошла прочь. Я одернул ее за плечо.

— Давай просто удем отсюда. Нам нечего здесь делать. Я прошу тебя, давай просто вернемся в город и поговорим об этом завтра.

Оксана лишь отмахнулась от меня и ушла к Кастету. Я понял, что мне не удастся ее уговорить и поскольку я не имел ни малейшего желания оставаться, я побрел в сторону села, пробираясь сквозь ночную чащу. До Коровино я добрался уже за полночь. Село было совсем крошечное, я решил, что вряд ли сюда ходит транспорт и потому еще полтора часа шагал до Графовки, где до утра проспал на автобусной остановке, откуда меня на рассвете подобрала престарелая