распространиться в ближайшие несколько минут, но все равно Эдмунд был очень храбр.

Люси пыталась сосредоточиться на том, каким храбрым был Эдмунд, и старалась не думать о том, что она была виновницей пожара, потому что зажгла масляную лампу. Эдмунд расскажет всем об этом? Но лампа была абсолютно безопасна, пока он не потушил ее, — Люси была уверена, что лампа была в порядке. Или не была? Кто-то противным голоском шептал у нее в голове. Может быть, ты криво закрепила колпак? Или поставила лампу на неровный участок пола, поэтому она перевернулась? Разве? Но даже если так, все будет хорошо. Они потушат огонь, и он не причинит особого вреда. Пусть все будет хорошо, мысленно повторяла она. Пожалуйста, пусть все будет хорошо.

Казалось, огонь расчищал себе дорогу и уничтожал препятствия на своем пути — все эти старые сухие балки крыши и весь этот сложенный на чердаке хлам! — но пожарные скоро приедут, и они потушат огонь.

На чердаке что-то негромко взорвалось, и Эдмунд выкрикнул, промчавшись вниз по узкой лестнице, пытаясь бежать, но наполовину падая, с обожженными руками и почерневшими от дыма лицом и волосами:

— Уходите! Весь второй этаж горит! Ради бога, все уходите из дома немедленно!

Кто-то схватил Люси и почти вынес ее на большую лужайку с задней стороны дома. Было холодно, и дождь все еще шел, но пламя и дым вырывались в ночное небо, окрашивая его в темно-красный цвет. Люси в ужасе смотрела туда, потому что казалось, что весь дом в темноте истекал кровью. Она начала дрожать, но все еще пыталась не плакать и не мешать никому.

Люди говорили, что это просто ужасно, но пожарные уже в пути и огонь скоро будет потушен, а Брюс с Марианной, скорее всего, смогут по страховке переделать крышу. А вообще, где Брюс и Марианна? Кто-нибудь их видел?

Все глазом моргнуть не успели, как ситуация, которая была достаточно серьезной, но оставалась под контролем, вдруг вышла из-под него. Мужчина, который нашел садовый шланг и пытался соединить его с водопроводным краном у дома, неожиданно взглянул вверх и указал на крохотное застекленное окошечко на самом верху дома. Какая-то женщина вскрикнула, а потом зажала рот рукой.

— Что такое? Что случилось?

— В доме все еще кто-то есть!

— Где? О господи, где?

— Там наверху. Чердачное окно.

И тут Люси увидела вспышку света на застекленном окошечке на чердаке. Яркий нефритово-зеленый цвет. Платье, которое ее мать надела на вечеринку, ни с чем не перепутаешь. Она всегда носила зеленый шелк и нефритовые серьги на вечеринки, потому что любила яркие цвета. Люси увидела, что ее отец тоже был там, стоял рядом с ее матерью, и неожиданно Люси почувствовала руки отца, обнимающие ее, и словно опять почувствовала его приятный запах — мыло и чистые рубашки из хлопка, и старый пиджак, который он носил, когда занимался садом. И ей больше всего в жизни хотелось, чтобы он был здесь, внизу, с ней на мокрой траве.

— Крикните, чтобы они быстро спустились по лестнице! — выкрикнул один из мужчин. — Они смогут это сделать — если быстро пробегут через огонь…

— Носовые платки на рот, чтобы не наглотаться дыма, — говорила женщина, — вот что надо сделать. Или рукава — что угодно. Крикните им!

— Они не смогут! — сказал Эдмунд. — Обе лестницы уже горят.

Он не отрываясь смотрел на чердачное окно, забыв о собственных обожженных руках; его лицо было белым как полотно. Люси смотрела на обожженные руки Эдмунда. Это моя вина. Я зажгла лампу, и она перевернулась… Это моя вина, что мои родители там в ловушке…

— Если они разобьют окно… — говорил мужчина, который думал, что они еще могут спастись. — Да, послушайте, если они разобьют окно, то как раз смогут протиснуться и спрыгнуть вниз…

— Они переломают ноги, — сказал кто-то. — Чердак на высоте тридцати футов над землей. Может быть, и больше.

— Лучше переломать ноги, чем сгореть заживо — со злостью сказал первый мужчина.

Брюс Трент бесполезно колотил руками в малюсенькое окно — окно, которое никогда не открывали, потому что едва ли кто-то поднимался на чердак, и оно, конечно же, не откроется сейчас — в лилово-синем цвете озаренного неба Люси увидела лицо матери, искаженное беззвучным криком страха и мольбы. Вытащите меня… Мы в ловушке… Паника и ужас снова охватили всех. Они в ловушке, они в ловушке… И это моя вина, моя вина, моя вина…

— Господи Иисусе, разве никто не может ничего сделать! — воскликнул один из мужчин. — Где пожарные? Им же должны были позвонить, правда?

— Да, я звонил им. Они уже едут.

— Они приедут слишком поздно! Мы должны что-то сделать…

— Нет, все в порядке, — произнесла женщина, которая говорила о носовых платках. — Они смогли разбить окно. Смотрите, Брюс выбивает осколки…

— Окно слишком маленькое, — сказал мужчина, который звонил пожарным. — У них ни за что не получится.

— У них получится. Брюс помогает Марианне вылезти…

Марианна Трент пыталась пролезть через маленькое окно, прося о помощи стоящих внизу людей. Было ужасно видеть ее такой: шелковая юбка задралась выше колен, ноги были порезаны и кровоточили, лицо было красным и блестящим от жара. На какую-то жуткую секунду Люси показалось, что ее мать выглядит как огромное печеное яблоко в духовке — как раз в тот момент, когда кожура становится алой от жара и начинает трескаться, а все соки вытекают наружу. Люси попыталась отогнать этот жуткий образ, но он застыл у нее в воображении. Худенькая фигура с огромным печеным яблоком вместо головы пыталась вылезти через окно…

Марианна орала. Она выглядела нелепо, и ее рот был открыт. Она уже наполовину вылезла, но пламя добралось до оконной рамы и вспыхнуло, когда загорелись волосы, а дождь искр посыпался вниз. И то, о чем Люси не могла больше думать как о своей матери, дико заколотило себя руками, пытаясь погасить огонь. Но пламя обхватило одну руку, поползло по ней вверх, и фигура беспомощно упала назад в горящий чердак.

Люси не могла этого вынести. Она начала оседать на промокшую под дождем траву, обхватив себя руками. Ее трясло так сильно, что она думала, будто может развалиться на кусочки. К тому же она ужасно закоченела, хотя это было глупо, ведь кругом было невероятно жарко от пожара.

Садовый шланг с силой бил по огню, но каждый раз как он приближался достаточно близко, чтобы как-то помочь справиться с огнем, резина начинала плавиться от сильного жара. Везде был дым — огромные черные облака дыма; куски горящей