Многим грозила опасность в эти дни. Это были такие же люди, как мы. Мы могли оказаться на их месте. Хенк навещал их по паролям и особым спискам. Он оценивал их положение, а затем с помощью своей организации передавал им то, что было нужнее всего: продуктовые карточки и деньги. Поскольку Хенк работал в социальной службе, то мог посещать нуждающихся, не вызывая подозрений.

Я ждала его и места себе не находила. Я не знала, что делать, куда бежать, с кем поговорить. Хенк просто сказал мне, что, если его арестуют, мне сообщат. В такой ситуации чем меньше знаешь, тем лучше.

Время шло. Мне становилось все хуже. Я не могла отделаться от ужасных мыслей: Хенка арестовали, его пытают…

Оставаться дома я не могла. Надела пальто и вышла в ледяную ночь. Из ближайшей телефонной будки я позвонила зятю Хенка. Он занимался импортом и имел связи в полиции Амстердама.

Он снял трубку сразу же.

– Хенк не вернулся домой, – пробормотала я.

К моему изумлению, зять мужа рассмеялся.

– Ну и что? – ответил он. – Он сидит у меня и выпивает. Сегодня мой день рождения.

Я вздохнула с облегчением и почувствовала себя полной идиоткой.

– Хочешь с ним поговорить?

– Нет, пусть отдыхает. Не говори, что это я звонила.

Я вернулась домой и укутала кастрюлю поплотнее, чтобы еда осталась теплой до его возвращения.

На столбах и стенах появились большие объявления в зловещих черных рамках. В них сообщалось о казнях борцов Сопротивления, назывались имена, возраст и род занятий. Тем, кто укрывал евреев, приходилось еще хуже.

Наши друзья всегда расспрашивали нас о жизни за стенами убежища и особенно о Сопротивлении. Хенк был прекрасным рассказчиком. Он рассказывал о борьбе с захватчиками. Кот Петера усаживался на его коленях, а Анна ловила каждое его слово. Глаза у нее горели от восторга.

Естественно, Хенк не говорил, что сам работает в Сопротивлении. Он не хотел их тревожить. Не говорили мы и о Кареле, который прятался в нашем доме. Мы не рассказывали ничего, что могло бы их напугать или встревожить.

В феврале я снова заболела – грипп и бронхит. Все мы болели по очереди. Хенк старался проводить в убежище больше времени, чтобы компенсировать мое отсутствие. Друзья нуждались в наших визитах все больше.

Хотя никто не жаловался, я знала, что запасы пищи, сделанные заранее, подходят к концу. То, что удавалось найти мне, порой оказывалось подгнившим и испорченным, и все же мне приходилось это покупать. От плохой еды у всех начались проблемы с желудком. Найти жиры, особенно масло, стало почти невозможно. Господин ван Даан был страстным курильщиком. Иногда ему приходилось довольствоваться эрзацем, а порой не находилось ничего, и это действовало ему на нервы. Герман ван Даан душу бы продал за сигарету.

Когда же союзники начнут вторжение? Мы уже давно слышали, что планируется грандиозная высадка, которая освободила бы нас раз и навсегда. Мы ждали этого события со дня на день.

В феврале 1944 года мне исполнилось тридцать пять. Но гораздо важнее для нас был день рождения Марго – на следующий день. Ей исполнилось восемнадцать, и нужно было проявить к ней особое внимание. Все мы приготовили для нее маленькие подарки. Мы никогда не забывали о днях рождения наших друзей.

В день моего рождения госпожа ван Даан неожиданно отозвала меня в сторону и попросила выйти в коридор к лестнице. Я приготовилась к плохим известиям, но она вдруг посмотрела мне прямо в глаза:

– Мип, мы с Германом хотели бы выразить свои чувства, но не нашли слов. Примите это в знак нашей любви и дружбы… Вот…

Она сунула мне в руку маленькую коробочку.

– Откройте!

– Это вовсе не обязательно… – заговорила я, но она приложила палец к моим губам.

– Откройте!

Я открыла коробочку. Там лежало кольцо с черным ониксом, в центре которого сверкал бриллиант. Прекрасное старинное кольцо! Но я сразу же запротестовала, представив, сколько сигарет и колбасы можно купить на черном рынке за эту вещь. Ван Дааны продали через господина Коопхейса почти все, что у них было. Но госпожа ван Даан закрыла мне рот рукой, призывая к молчанию. Я посмотрела ей прямо в глаза и сказала:

– Я буду носить это кольцо вечно – в знак нашей дружбы.

Кольцо идеально село на указательный палец. Госпожа ван Даан сжала мое плечо, и мы разошлись.

В конце февраля контору снова ограбили, и это заставило нас понервничать. На сей раз воры оставили главную дверь распахнутой. Нас охватил настоящий ужас. Слышал ли грабитель, что наверху есть люди? Был ли это тот же человек, что и раньше? Не обратился ли он в полицию, чтобы получить награду?

Нашим друзьям не нравился Фриц ван Матто, который заменил господина Фоссена. Хотя они никогда с ним не встречались, но почему-то не доверяли ему и постоянно спрашивали нас, чем он занимается. Они нервничали также из-за того, что много отчаявшихся людей бродило по улицам Амстердама. Некоторые становились ворами, чтобы как-то прожить.

Наконец, настал март. Холодные, темные дни остались в прошлом. Мы готовились встречать весну. Угля становилось все меньше. Порой отключали даже электричество – к счастью, ненадолго. Хенк узнал, что люди, которые снабжали наших друзей в убежище поддельными продуктовыми карточками, арестованы. И эта ниточка оказалась перерезанной. Выхода у нас не было – мы должны были сказать об этом. Благодаря своей подпольной работе Хенку удалось раздобыть пять продуктовых карточек, но на восьмерых этого было мало. Он обещал что-нибудь сделать. Наши друзья встретили это известие спокойно, но, конечно же, они были напуганы.

Однажды, когда я разбирала счета на своем рабочем столе, колокола на Вестеркерке пробили полдень. Я слышала, как работники хлопают дверью, отправляясь на обеденный перерыв. Потом наступила тишина. Хенк должен был прийти на обед, и я продолжала работать, ожидая его появления.

Услышав его шаги, я подняла голову. Муж был чем-то встревожен. Он сказал, что нам нужно поговорить, и я сразу же почувствовала тревогу.

Мы вышли прогуляться вдоль канала. Лед уже подтаял, виднелись проталины.

– Утром к нам домой приходили два «господина» из «Омниа» – как раз, когда я собирался уходить.

«Омниа» была немецкой фирмой, которой управляли голландские нацисты. Она занималась ликвидацией еврейской собственности и компаний, а также выяснением, почему какие-то компании не были ликвидированы.

– Я пригласил их в дом – выбора не было. Когда они вошли, я специально стал говорить громче, надеясь, что Карел услышит и не выйдет. Осмотревшись в гостиной, они объяснили цель своего визита. Похоже, сын госпожи Самсон когда-то занимался торговлей текстилем и использовал адрес матери в качестве официального. Они хотели выяснить, что случилось с ним и с его компанией.

– Я сказал, – продолжал Хенк, – что, насколько мне известно, он женился и вместе с женой переехал в другую часть Южного Амстердама. Что я не представляю, живет ли он на прежнем месте или был арестован. Я ничего о нем не слышал – и это, как ты знаешь, чистая правда.