Еще один страх, который мучил нас всех: что делать, если кто-то заболеет? Мы столкнулись с этим зимой. Как-то вечером мы с Хенком вернулись домой и обнаружили, что Карел ван дер Харт буквально согнулся от боли, обхватив голову руками. Мы беспомощно смотрели друг на друга. Что бы ни произошло, мы знали, что не можем отвести его к врачу или в больницу – у него не было нормальных документов. Мы должны были справляться сами.

Карел так страдал, что я сперва даже не смогла понять, что за боль его мучает. В конце концов я поняла, что у него болит лоб. Он говорил, что боль «ослепляющая, словно кто-то вонзил нож в голову».

Мы с Хенком уложили и укрыли его. Я не представляла, что делать.

Карел стонал и метался. Я поставила греть воду, потом намочила салфетку, села рядом и положила горячую салфетку ему на лоб. Я пыталась хоть как-то его успокоить.

Я не знала, правильно ли поступаю, но продолжала смачивать салфетку в горячей воде и прикладывать к его лбу. Хенк стоял в дверях и встревоженно на нас поглядывал. Боль не утихала. Прошла ночь. Мои процедуры не помогли. Я стала думать о самом плохом, и все же продолжала прижимать горячую салфетку ко лбу несчастного юноши.

Я не собиралась сдаваться. За темными шторами послышались первые утренние звуки – наступило утро. Неожиданно Карел громко застонал, и из его носа рекой хлынул гной. Когда это кончилось, Карел заморгал, хватая ртом воздух. Потом он поднял руку и с облегчением посмотрел на меня.

– Мип, мне лучше… Боль прошла…

До сих пор не знаю, что с ним было. Нам повезло, что проблема решилась так же неожиданно, как и возникла.

Зима выдалась особо холодной и бурной. С каждым днем продуктов становилось все меньше. Мне приходилось долго колесить по скользким улицам под колючим ледяным дождем в поисках пищи. Я не могла давать себе поблажку. Одиннадцать человек должны были что-то есть, и я была единственным добытчиком. Я чувствовала себя охотницей, вышедшей за добычей, чтобы прокормить свое вечно голодное племя. Постепенно я превращалась в стервятника, готового подбирать даже падаль. Я не могла позволить себе заболеть или отдохнуть.

Болезни – наш главный страх – продолжали преследовать нас. Сначала господин Коопхейс снова оказался в больнице с желудочным кровотечением. Я растянула щиколотку, когда ехала на велосипеде с ужасной простудой, а потом свалилась с гриппом. Боясь заразить остальных, я осталась дома в постели.

Я то просыпалась, то снова проваливалась в сон. Меня бросало в жар, а потом начинало колотить от дрожи под несколькими одеялами. Я постоянно думала о наших друзьях в убежище. Тревога за них тяжким грузом давила мне грудь. Что с ними будет? Что будет? Ни о чем другом я не могла думать.

Я знала, что деньги ван Даанов подходят к концу. Господин Коопхейс тайно продал некоторые их вещи и теперь пытался продать на черном рынке меха и украшения госпожи ван Даан. Полтора года полной бездеятельности и изоляции начинали влиять на нервы людей.

Марго и Петер становились все более замкнутыми. Я замечала неразрешенные конфликты, хотя все встречали меня очень приветливо. Анна все чаще уединялась со своим дневником или сидела на чердаке в полном одиночестве.

Тревога мучила меня даже дома. Я не могла долго оставаться без дела. Хоть и не поправилась до конца, но при первых же признаках выздоровления поднялась и принялась за свои обязанности.

Затем болезнь подкосила семью Элли – дифтерия. Она была так заразна, что Элли не могла работать больше месяца.

Все эти беды не улучшали настроения. В убежище воцарилась мрачная атмосфера. Надо было придумать хоть что-то, что развеселит наших друзей в преддверии праздников. Я начала откладывать все сладости, какие мне удавалось раздобыть: ничто так не поднимает настроение, как сладкое. Тайно копила масло и муку – мне хотелось испечь настоящий торт.

Повторить грандиозный День святого Николая нам вряд ли удалось бы. Но у Анны были другие идеи. После того праздника она вышла из своей депрессии и вступила в тайный сговор с отцом. Господин Франк и Анна сочинили веселые стишки для всех и устроили веселый вечер-сюрприз, наполнив большую корзину туфлями и ботинками. Хозяева обуви обнаружили в них оригинальные, забавные, а порой совершенно дурацкие стишки.

После праздника Анна слегла с сильным кашлем – это был настоящий грипп. Кашель был серьезной проблемой в дневное время. Его нужно было как-то приглушить. Анна довольно долго кашляла и сморкалась, стараясь делать это максимально тихо. Поднимаясь в убежище, я всегда ее навещала.

На Рождество Анна с гордостью вручила мне маленькие сливочные конфетки. Она сама сделала их для меня, помня о моей любви к сладостям. Она тоже тайком откладывала сахар, чтобы приготовить именно для меня эти конфетки. Анна заставила меня попробовать ее подарок сразу же, чтобы увидеть мою реакцию. Когда я облизывала пальцы, она смеялась. Глаза ее блестели.

Этим сюрпризом Анна опередила меня, и мне еще больше захотелось приготовить для нее и всех остальных самый лучший торт, какой только можно придумать. Запасы масла и сахара росли. Приближались последние дни года – короткие, темные и мрачные. Амстердам оставался во власти немцев. Союзники продолжали бомбить Германию, и гул самолетов по ночам не прекращался.

Я, Коопхейс, Элли, Кралер и Хенк запланировали свой сюрприз на пятницу накануне Нового года, когда можно будет задержаться в конторе до ухода всех работников, а потом преподнести нашим друзьям подарки, которые мы для них приготовили.

Рабочий день закончился. Пришел Хенк. Он дождался, когда все работники разъедутся на своих велосипедах, и вошел в контору. Мы понесли наши подарки по крутой лестнице. Хенк раздобыл на черном рынке пиво. Все принесли что-то вкусное, а я испекла свой особый торт со специями – Анна всегда его обожала.

Друзья радостно встретили нашу процессию. При виде моего торта у всех потекли слюнки. Госпожа Франк залила эрзац-кофе горячей водой. Мы разлили пиво по стаканам и собрались вокруг стола. Анна обратила внимание на надпись на моем торте и громко прочитала ее вслух. Под пиво и кофе мы все произнесли заветный тост: «За мир в 1944 году!»

Как-то вечером Хенк не вернулся с работы. Я, как обычно, пришла домой, разожгла огонь и начала готовить ужин. Я ждала знакомых звуков: вот открывается дверь, велосипед встает на свое место в коридоре, Берри прыгает на руки Хенка и начинает ластиться к нему.

Но никто не приходил. Я сняла кастрюлю с огня и стала ждать. Даже Берри, который целыми днями бродил по улицам и садам, пока не возвращался Хенк, ждал вместе со мной. Я занялась мелкими домашними делами – и ждала. С каждой минутой нервничала все больше. Хенк был очень пунктуален. Я привыкла к его предсказуемости – каждый день он возвращался в одно и то же время.

В последнее время Хенк немного рассказывал мне о своей работе в Сопротивлении. Он говорил, что его организация разыскивает тех, кому нужна помощь – мужчин, отказавшихся поехать на работу в Германию, ушедших в подполье и лишившихся работы. Эти люди больше не могли прокормить себя и свои семьи.