Он помолчал, потом заговорил снова:

– Они стали обыскивать дом – открывали ящики, просматривали бумаги госпожи Самсон. Я думал только о том, что Карел где-то рядом. Эти люди вели себя очень грубо. Они обнаружили документы о собственности госпожи Самсон – мы никогда их не трогали, а они забрали. Потом они стали расспрашивать меня. Когда я женился? Как нашел квартиру и мебель? Естественно, я не мог сказать им, что, когда госпожа Самсон скрылась, мы оставили ее маленькую спальню и гостиную нетронутой.

Квартира была зарегистрирована на наше имя, поэтому никто не мог увезти «еврейское имущество» – мы хотели сберечь все для госпожи Самсон после войны. Мы даже говорили нашему домовладельцу (к тому времени он уже стал нацистом), что у нас есть еврейское имущество, которое мы перенесли в комнату госпожи Самсон. Тогда его это не заинтересовало, но, слушая Хенка, я поняла, что все изменилось. Возможно, именно домовладелец донес на нас в «Омниа». Хранить еврейское имущество было запрещено, но нас успокаивало то, что мы не скрыли этот факт от домовладельца, хотя сказали ему не всю правду. Мы никогда не трогали вещи госпожи Самсон и не заглядывали в ее документы, хранившиеся в доме.

– Я начал придумывать историю о покупке мебели, – продолжал Хенк, – но это их не интересовало. «Мебель вам не принадлежит», – заявили они. Я начал спорить, они меня не слушали. Потом они сказали: «Хорошо, гостиная, может быть, и ваша, но спальня явно нет. Вы не можете утверждать, что это ваша мебель». «Это наша мебель», – твердил я. Они покачали головой и сказали: «Мы вернемся завтра в час дня. Если вы не скажете правды, вас отправят в лагерь в Вугхт». С этими словами они ушли.

Хенк тяжело вздохнул.

– Тут появился Карел. Он все слышал. Услышав чужие голоса, он осторожно вышел на задний двор, потом через кухню пробрался в коридор, а оттуда в ванную. Он все время опережал нас на одну комнату… Но, Мип, я не собираюсь отдавать им мебель из спальни, – упрямо добавил он.

– Послушай, Хенк, – резко сказала я, – после войны мы купим другую спальню. А если тебя заберут, я не смогу купить себе нового мужа. Завтра ты должен признать, что это не наша мебель. Отдай им все. А сейчас давай обедать. Если придется спать на полу, значит, так и будет.

Хенк согласился со мной. На следующий день он стал ждать возвращения тех людей. Меня мучило беспокойство. Я не знала, что происходит у нас дома, не забрали ли Хенка. В конце концов муж позвонил и сказал, что никто не пришел.

Шли дни, но люди из «Омниа» не возвращались. Вскоре Хенк заметил одного из них в трамвае. Этот человек не обратил внимания на Хенка, и тот не стал ни о чем спрашивать. Потом Хенк снова видел того человека в трамвае, – и снова ничего не было сказано. Мы оставались в подвешенном состоянии, гадая, вернутся ли они.

Когда казалось, что уже ничего не случится, мы с Хенком пришли домой и застали Карела в возбужденном состоянии. Щеки его раскраснелись, глаза горели.

Он сразу же сообщил нам:

– Сегодня я был на скачках на ипподроме.

Мы подозревали, что он выходит из дома, но это известие нас поразило.

– Там была облава, – сообщил Карел.

– С тобой все в порядке?

– Да, все хорошо, но они спросили мой адрес.

– И какой адрес ты назвал?

– Ваш.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Как ты мог так поступить? – воскликнул Хенк. – Теперь они придут сюда за тобой.

Услышав эти слова, Карел побледнел. Раньше он об этом не подумал.

– Ты должен уйти, – сурово сказал Хенк. – Мы все в опасности.

Карел все понял и отправился собирать вещи. Было слишком опасно спрашивать, куда он направляется. Он просто ушел из нашей квартиры.

Люди из «Омниа» не пришли. Полиция не искала у нас Карела ван дер Харта, и мы решили, что он может вернуться в нашу квартиру. Когда мы приехали навестить госпожу Самсон в Хилверсеме, выяснилось, что Карел дома. Он спросил, можно ли ему приехать в Амстердам. Мы ответили, что готовы его принять, и он может и дальше скрываться у нас на Хунзестраат.

Возвращаясь в Амстердам, мы обсуждали, действительно ли Карелу будет у нас безопасно. Ответа на этот вопрос не было. Каждый день арестовывали тех, кто скрывался. Облавы и предательства стали обычным делом. За доносы на евреев и скрывающихся платили все больше. Вскоре Карел вернулся в Амстердам и снова поселился у нас. Мы вернулись к старому: игры в шахматы с самим собой и ужин на троих.

Как-то после Пасхи мы с Хенком были дома. Был выходной, и нам не хотелось вылезать из теплой постели. Но довольно рано утром раздался звонок в дверь.

Я побежала открывать. Пришел господин Коопхейс, он был очень возбужден. Отто Франк позвонил ему из конторы. Ситуация становилась очень опасной.

Мы с Хенком бросились на Принсенграхт. Там все было перевернуто. В двери кто-то проделал огромную дыру. Все было разбросано. Я кинулась к книжному шкафу, свистнула, чтобы мне открыли, и поднялась наверх. Хенк последовал за мной. Все ли с ними хорошо? Сердце у меня колотилось.

На втором этаже я обнаружила такой же ужасный беспорядок. Я никогда не видела ничего подобного. Анна в слезах бросилась к нам и обняла меня за шею. Остальные столпились вокруг, словно наше присутствие и прикосновение могло их защитить. Все дрожали и говорили, перебивая друг друга.

Ночью в конторе раздался шум, он был все громче и громче. Беженцы поняли, что в доме кто-то есть. Они не шевелились всю ночь, терзаясь мыслями о том, что их могут схватить. Они были уверены, что вокруг рыщет полиция, которая вот-вот обнаружит убежище.

Хенк отправился чинить дверь. Я осталась с нашими друзьями, выслушивая и успокаивая их. Господин ван Даан повторял одно и то же:

– Я выкурил весь свой табак. Что я буду курить?

– Пойдемте, наведем порядок, – предложила я, и мы принялись убираться.

Когда уборка закончилась, вернулся Хенк. Я никогда не слышала, чтобы он говорил так сурово. Он строго-настрого запретил нашим друзьям спускаться вниз, особенно когда они слышат шум.

– Что бы ни случилось, оставайтесь за шкафом. Если что-то услышите, затаитесь. Молчите и ждите. Никогда не выходите.

Он не хотел пугать наших друзей, но напомнил, что скрывающихся постоянно арестовывают из-за их собственного легкомыслия. Люди забывают о том, что над ними висит постоянная угроза.

Господин Франк был согласен: нужно постоянно оставаться наверху. Он признал свою ошибку и заверил Хенка, что это никогда не повторится. На следующий день Анна напомнила, как я была счастлива, когда моя свадебная церемония завершилась и я стала настоящей голландкой.

– Я тоже хочу быть голландкой, – сказала она.

– Когда все кончится, – пообещала я, – ты сможешь стать, кем захочешь.