Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тебе надо взять себя в руки, — сказал он.
— Я к такому не привыкла, — ответила Нэнси.
— А что случилось?
— Что случилось?
— С тобой все в порядке?
— Об этом по всем каналам только и говорят.
— Знаю.
— Я вот настолько уже была близка к тому, чтобы позвонить по телефону, который они давали, и выдать тебя. Вот настолечко!
Она показала ему насколечко, сделав жест большим и указательным пальцами. Красный лак почти целиком сошел с ногтей.
Рон застыл, будто окаменел, его охватило спокойствие, чем-то напоминавшее столбняк. А что, если она и вправду его сдала? Нет, тогда бы уже все было кончено: его бы арестовали и вынудили во всем признаться.
— Что же тебя остановило? — спросил он.
— А ты что думаешь? Я же тебя люблю! Как же я могу упечь тебя за решетку? Таких, как ты, в тюрьме убивают.
— Каких — как я?
— Похитителей детей!
— Мы не похитили ее, мы ее освободили. Тебе ясно? Ты поступила храбро. Ты сделала самый смелый поступок в своей жизни. — Рон верил в то, что говорил. Нэнси смотрела на него своими большими глазами, в которых затаилась безнадежность, а он пытался сообразить, какое испытывал в тот момент к ней чувство — любовь, жалость или благодарность? — Давай занесем твои коробки в дом.
Пока они шли к машине, он вспомнил о трусиках Рэчел и, вернувшись назад, вынул их из кармана, а когда Нэнси повернулась к нему спиной, заткнул под выстиранную юбочку.
Нэнси сварила кастрюлю овсяной каши, размешала в ней масло и засыпала горкой коричневатый неочищенный сахарный песок. Если Рэчел не станет есть овсяную кашу, она сделает ей бутерброд с арахисовым маслом и вареньем, а еще угостит имбирным печеньем. Самое главное — заставить ее есть.
— Даже шоколадка лучше, чем ничего, — сказала она Рону.
— Я могу выйти купить, — ответил он.
— Посмотрим сначала, как дело пойдет.
Нога у нее еще не прошла, и приходилось опираться о перила, поэтому поднос нес Рон. За дверью, ведущей в подвал, скулила Таша. Нэнси с тревогой подумала: «Теперь он еще и собаку мою запер». Но вместо того чтобы выбежать в коридор, Таша побежала к дальнему краю кровати, где, должно быть, пряталась Рэчел.
— Это я пришла, моя милая, — сказала Нэнси. У нее за спиной Рон закрыл дверь и запер ее на ключ.
Нэнси подождала. Скоро Рэчел вылезла из-под кровати и встала на ноги. Вокруг талии у нее было обмотано полотенце.
При виде девочки — такой грациозной и испуганной — Нэнси чуть плохо не стало. Она думала, что Рэчел взрослее, и ей очень захотелось успокоить ребенка. Кое-как она доковыляла до кровати и поставила на нее поднос.
— Я принесла тебе одежду и немного перекусить, — сказала она.
— Теперь мне можно идти домой?
— Нет, пока нет.
— Но ведь машины «скорой помощи» уже уехали!
Нэнси пропустила ее реплику мимо ушей.
— Тебе лучше одеться, — сказала она, передавая девочке юбочку и трусики. — Я попозже схожу в магазин и куплю тебе еще какие-нибудь вещи. Ты ведь скажешь мне, что тебе хочется? Туфельки с носочками, да?
— Моя мама… — проговорила Рэчел, всхлипнула и прижала одежду к животу. — Моя мама…
— Ну ладно, — сказала Нэнси, — давай, я тебе помогу.
Она взяла у Рэчел одежду и полотенце, потом расправила перед ней трусики так, что осталось только просунуть в них ноги. Девочка стояла неподвижно. Тогда она приподняла сначала одну ее ножку и вставила в трусики, потом просунула вторую и подтянула трусики к талии. Рэчел продолжала всхлипывать, но юбочку уже натянула на бедра сама.
— Вот какая девочка хорошая, — похвалила ее Нэнси. — Ну хорошо. А теперь смотри, какую я тебе кашку овсяную принесла с коричневым сахарком. А если ты не…
— Вы сказали мне… вы…
— Попробуй глубоко вздохнуть, — сказала Нэнси и положила руку на судорожно вздымавшуюся грудь. Ей показалось, что в ладони затрепетало маленькое сердечко. — Дыши глубже. Вот так. Ну, ты просто молодчина.
— Вы сказали мне… что я… я… могу сегодня пойти домой.
— Разве я тебе такое говорила? — Так чтоб наверняка, она этого не помнила, но вполне могла ляпнуть, когда пыталась успокоить девочку прошлой ночью. — Господи, прости меня, не надо мне было так поступать… Рон, который тебя сюда привез, знаешь, он очень хороший человек, ему кажется, что у себя дома ты не будешь в безопасности. Поэтому тебе придется какое-то время пожить здесь. — Она взяла миску с кашей и ложку. — Не хочешь немножко перекусить?
— Почему я не буду в безопасности?
Нэнси судорожно перемешивала кашу. О чем она может говорить девочке и от чего ей лучше воздержаться? Она чувствовала себя так, будто была под приличным кайфом, и это мутило ей мысли.
— Твоя мама… — Нет, маму к этому приплетать не надо. — Есть один человек, который хочет… он может тебя обидеть.
— Какой человек?
— Тот, который живет в твоем доме. Я так полагаю, он тебе не отец.
— Мой отец живет в Нью-Йорке.
— Ясно.
— Он обо мне даже ничего не знает.
— Разве это правильно?
— О каком вы говорите человеке?
— А разве в твоем доме не живет никакой человек?
— Мика?
— Наверное, это он.
— Мика мне никогда ничего плохого не сделает. Вы что, с ума сошли?
— Ну, моя дорогая…
— Вы сошли с ума!
Нэнси поставила миску:
— Хорошая моя, мы только пытаемся…
Рэчел пробежала мимо нее к двери.
— Выпустите меня отсюда! — закричала она, дергая ручку. Рядом с ней прыгала и повизгивала Таша.
«Только бы Рон сейчас сюда не вошел…» — подумала Нэнси. Нога у нее не выдержала, и она грохнулась на колени в тот самый момент, когда у дверей свалилась Рэчел. Она подползла чуть ближе к девочке и обняла ее.
— Я тебя понимаю, — сказала Нэнси. Она и вправду ее понимала. Ей доводилось испытывать такую же беспомощную ярость.
— Я хочу пойти домой, — всхлипывала Рэчел.
Таша как сумасшедшая вылизывала ей лицо и руки на свободных от одежды местах.
— Сейчас же прекрати, — рявкнула Нэнси на собаку и оттолкнула ее.
Таша замерла, потом чуть присела и написала на ковер.
— Ой! — вырвалось у Рэчел.
— Таша терпеть не может, когда ее ругают, — объяснила Нэнси. — Это же надо! — добавила она. — Теперь на ковре останется пятно.
Рэчел села и перестала плакать.