— Допустим, я понизила оценку от сильной неприязни и оставлю все как есть.

— И все, что для этого потребовалось, — это несколько убийств, — говорит он с ошеломленным видом. — Если бы я только знал об этом раньше.

— Хa. Но если серьезно, шутки в сторону. Ты в порядке?

Он долго молча смотрит на меня, затем сердито спрашивает: — Кто ты сейчас? Где болотная ведьма?

— Почему я не могу быть болотной ведьмой и милой девушкой? У Гекаты было три ипостаси, и все ей поклонялись. Кроме того, вы умеете говорить, доктор Джекилл. — Я останавливаюсь, чтобы подумать. — Или это мистер Хайд? Я никогда не могу вспомнить, кто из них монстр.

Выглядя измученным, он откидывается на спинку стула и проводит рукой по лицу.

— Каждый раз, когда я разговариваю с тобой, мне кажется, что я схожу с ума.

— Я так понимаю, это означает, что ты не собираешься говорить мне, в чем дело.

— Я не могу!

Это оставляет меня разочарованной.

— Потому что ты мне не доверяешь.

— Нет, потому что я не хочу раскрывать секреты пожирателю душ, который заменил королеву дьявольских сук этим разумным человеком. — Он раздраженно машет на меня рукой. — Кем бы он ни был.

Я поднимаю брови и пристально смотрю на него.

— Извините...Королева дьявольских сук?

— Да, — отвечает он, не сбиваясь с ритма. — Нет, подожди. Не так, ты Королева всех сущих дьявольских сук.

Я в ужасе.

— Так они меня называют? Какой ужас!

Он хихикает.

— Нет, это то, как я тебя называю. Одному Богу известно, как тебя называют другие парни, но что бы это ни было, я чертовски уверен, что они никогда не скажут этого тебе в лицо.

Глубоко оскорбленная, я говорю: — Это потому, что они боятся, что если бы они это сделали, их жены выбирали бы им гробы. Куинн, болотная ведьма — это одно, но...Королева всех сущих дьявольских сук? Серьезно?

— Ты вообще видела себя, девочка?

— Я не настолько ужасна!

Он фыркает и чешет бороду.

— Ага. А гадюки не такие ядовитые.

Я скрещиваю руки на груди и улыбаюсь ему.

— О, ты напомнил мне. Я положила тебе в кофе не сахар. Это был мышьяк.

— Ты только доказываешь мою точку зрения!

Звенит таймер духовки. Я поднимаюсь, выливаю яичную смесь для запеканки в шесть смазанных маслом форм для выпечки и ставлю их в двойную духовку. Затем я снова поворачиваюсь к Куинну.

— Фрукты?

— Прошу прощения?

— Хочешь немного фруктов к яичному пирогу или ты предпочитаешь исключительно белки?

Он кривит губы.

— Ты хочешь сказать, что еще не знаешь?

Я наклоняю голову и смотрю на него из-под опущенных ресниц.

— Я бы сказала, что ты заядлый любитель фруктов.

Легкий румянец окрашивает его щеки. Он сглатывает.

— Что мне действительно нужно, так это скотч.

— Нет, что тебе действительно нужно, так это принять душ и надеть новую рубашку. Я бы дала тебе что-нибудь из одежды Джанни, но у тебя слишком широкая грудь и плечи, чтобы влезть во что-нибудь из его вещей.

— Это был... ты только что сделала мне комплимент?

— О, перестань пялиться на меня. Я только сказала, что тебе нужно переодеться. Мы не можем отправиться за покупками, когда ты выглядишь так, словно вылез из-под моста.

Его лицо вытягивается.

— Покупка кольца. Правильно.

Он выглядит совершенно подавленным при упоминании об этом, что сбивает с толку, учитывая, что именно он так настаивает на этом браке.

— Куинн? — Он поднимает на меня взгляд. Я колеблюсь, но решаю, что должна это сказать, независимо от того, насколько сильно ему это не понравится. — Лили понадобится твое терпение. Ваш брак, по крайней мере вначале, будет для нее очень тяжелым. — Когда его взгляд мрачнеет, я быстро добавляю: — Я не говорю о твоих головокружительных переменах настроения сейчас. Я говорю о том факте, что она молода и наивна.

Не говоря уже о том, что безумно влюблена в кого-то другого.

Мой голос понижается.

— Она напугана, ладно? Пожалуйста, будь с ней помягче. Если меня не будет рядом, чтобы держать ее за руку, тебе придется. И я знаю, что ты сможешь, потому что видела человеческую сторону, которую ты так старательно скрываешь. Отдай эту сторону ей, и ты сделаешь ее счастливой.

Он смотрит на мое лицо с выражением, которое невозможно описать. Если бы я не знала его лучше, я бы сказала, что он измучен.

Он хрипло говорит: — Черт возьми, женщина. Как только я думаю, что раскусил тебя, у тебя вырастает еще одна голова Гидры и ты снова шлепаешь меня по заднице.

Я вскидываю руки в воздух. — Пожалуйста, перестань называть меня женщиной, как будто это плохое слово? Я ненавижу это!

Устремив на меня пронзительный взгляд, он тихо отвечает: — Я никогда не произносил так, будто это плохое слово. Это самое красивое слово в нашем языке.

Затем он встает и выходит из кухни, оставляя меня смотреть ему вслед в ошеломленном молчании.

—

Час спустя я покормила мужчин, проверила все еще спящую Лили и плеснула себе в лицо достаточно холодной воды, чтобы оно стало не обжигающим, а просто теплым.

С моими трусиками так же не повезло. Они все еще горят. Куинн назвал меня красавицей. Я имею в виду, думаю, что он это сделал. В некотором роде окольным путем. Разве нет? Или я выдумываю это у себя в голове? Неужели моя вагина захватила мой интеллект и держит его в заложниках, чтобы все, что сейчас говорит мужчина, звучало наводяще?

Я ненавижу себя за то, что не знаю. Я ненавижу себя еще больше за то, что хочу знать. Больше всего я ненавижу себя за то, что надеюсь, что я права.

Когда Куинн снова появляется на кухне в свежей рубашке и говорит, что готов уходить, я не могу смотреть ему в глаза. Я просто киваю и продолжаю мыть посуду. Он стоит, вибрируя от напряжения, пока не рычит: — В любое время этого столетия.

Я выключаю воду, вытираю руки и выхожу мимо него из кухни.

— Куда ты идешь? — спрашивает он.

— Хочу взять свою сумочку, если ты не против, принц Чармлесс.

Он что-то ворчит себе под нос, но я игнорирую. Десять минут спустя