С часовни дважды ударило в колокол, и Семенов решительно вошел в круг. Казаки ободряюще зашумели: «Давай, апостол, вырви ему гланды»! Другая часть зрителей, в основном урки, эмоции выражала несколько по-иному: «Ментяра поганый, мы тебя все равно замочим!»

Семенов скинул ватник и остался в простой камуфляжной куртке. Нож у него был приторочен к бедру.

Толпа взревела — это появился Клюв. Он шел вразвалочку, словно боец-тяжеловес на ринг, в шикарной дохе до пят. Ступив в круг, он скинул на руки дружков доху и повел плечами.

Толпа снова взревела. Такого иконостаса увидеть приходилось не каждому. Грудь Клюва украшала красочно выполненная татуировка известной картины «Три богатыря», только у каждого богатыря на коленях сидело по обнаженной красотке. Руки Клюва обвивали змеи и драконы, а на спине красовался пятиглавый собор.

Мороз был градусов 25, и Семенов поежился от холода, представив, каково сейчас его противнику. Надо же, обнажиться решил, все дешевые понты.

— Ну, мент, готовься! Сейчас я тебя уработаю! — прошипел Клюв и начал глотать из горлышка услужливо поданной бутылки. Выпив чуть ли не треть бутылки, он отбросил пойло в сторону, выхватил из-за пояса нож и бросился на Семенова.

Семенов даже не ожидал, что все получится так легко. Он присел, выдернул нож и, когда махина Клюва была в двух шагах, резко отпрыгнул в сторону. В прыжке рубанул по широкой спине, нарушив архитектурное совершенство божьего храма. Клюв взревел, как раненый бык, развернулся и, выставив вперед руку с ножом, снова ринулся на Семенова. Семенов опять дождался, когда Клюв разгонится, неожиданно нырнул на снег и врезал шипованным ботинком под коленку врагу. Урка рухнул грудью на снег, Семенов, ни секунду не мешкая, прыгнул ему на спину, левой рукой вцепился в глазницы Клюва, вздернул голову вверх, а правой ухватил покрепче нож и рубанул по кадыку.

Толпа ахнула.

— Как овцу, — прозвучал отчетливо чей-то бас.

Семенов выпрямился, отер лезвие ножа о горсть снега, не глядя, сунул его в ножны на бедре.

— Все честно? — спросил он стариков, стоявших отдельной кучкой.

Старики кивнули. В гробовой тишине Семенов развернулся и пошел обратно в дом:

— Ну, здравствуй, Маруся, я вернулся.

Дверь опять распахнулась, в комнату лазарета ввалился, по традиции — без стука, совершенно обалдевший Тулин:

— Ну ты, брат, даешь! Много я спецов видел, но такого… И минуты не прошло! Ну вот, опять целуетесь…

В «Веселухе» яблоку некуда было упасть, но, едва увидев Семенова, хозяин заведения Лука Кривой радостно всплеснул руками, выскочил на сцену и заголосил:

— Казаки и казачки! Смотрите, кто пришел, самый хладнокровный убийца после Деда Мороза, почетное место дорогому гостю!

Семенов с Тулиным, Анной и Марусей протиснулись к столу у самой сцены. Хозяин щелкнул пальцами, и на столе появились блюда и бутылки и в довершение всего зажаренный молочный поросенок.

— Все за счет заведения! — объявил Лука гордо. — Я поставил на этого апостола десять тысяч золотом и выиграл. Есть повод отпраздновать…

Маруся смотрела по сторонам восхищенными глазами и постоянно повторяла, что ничего подобного в жизни не видела.

«Боже мой, а она ведь совсем еще девочка. И такая же одинокая, как я…» — подумал Семенов и нежно погладил Марусю по руке.

Он наполнил ее бокал медовухой, себе и танкисту налил спирта и поднял руку, чтобы чокнуться. В этот момент его словно кольнуло в спину. Семенов резко обернулся и встретился взглядом с незнакомым человеком. Злобным взглядом. Он никогда не видел этого человека, но во взгляде было что-то знакомое. Семенов готов был поклясться, что этот взгляд уже видел…

Колокол пробил два раза, и в дверь постучали.

Семенов немедленно сунул руку под подушку. Рукоятка «миротворца» привычно легла в ладонь.

— Марусь, а Марусь! — раздался из-за окна девичий голос. — Тут мужика из тайги привезли, его медведь заломал. Открывай!

Маруся открыла глаза, чмокнула Семенова в щеку и накинула халат. Ничего не поделаешь, лазарет должен работать круглосуточно, теперь придется еще и за доктором бежать…

Она зашаркала тапками к двери, загремела засовом, и тут же в прихожей раздался грохот, девичий крик и выстрел, после которого крик прервался…

Семенов действовал автоматически, почти не задумываясь. Скользнул под кровать, одновременно взводя затвор, притаился. Сейчас у него преимущество, он привык к темноте комнаты, они — нет. На пороге комнаты показались ноги, три пары ног, валенки и офицерские сапоги.

— Тут он должен быть, — прогремел голос. — Куда ж ему еще деваться? Включи-ка свет…

В это мгновение Семенов спустил курок — три выстрела, три тела, одновременно рухнувших на пол, три глотки, завопивших от боли. Семенов перевернулся по полу и послал еще две пули в новый силуэт, показавшийся в дверном проеме. Не одеваясь, достал нож из сапога и перерезал глотки скулящим уркам.

Маруся лежала у самого порога, ее широко открытые глаза смотрели прямо в полную луну. А к дому уже бежали какие-то люди, тут и там все чаще стучали автоматные очереди.

— Семенов! — услышал он голос. — Давай сюда!

Тулин на ревущем двигателем танке подрулил к самому крыльцу, дал очередь вдоль улицы, глянул.

— Потом, Сергей, потом, ты ей уже не поможешь, садись!

Семенов закрыл Марусе глаза, вдел ноги в валенки, схватил тулуп и в трусах уселся за спиной пахнущего соляркой танкиста.

— Господи, если ты есть, сделай, чтобы он завелся! — взмолился Тулин и снова повернул ключ стартера. Во внутренностях могучей машины что-то жалобно завизжало, заскрипело, наконец двигатель выбросил клуб дыма и завелся.

— Что творится в поселке?! — проорал Семенов, забравшись в танк.

— Урки! — емко ответил танкист. — Видимо, они специально остались в поселке на ночь.

— Что им нужно? Это из-за меня?

— Частично. Но в основном, как я понял, их интересует поселковая казна, они давно на нее зарятся, ведь чистое золото, и некоторые богатые казачки. Я, как стрельба началась, Анюту с детьми и бабкой в подвал спрятал и к тебе рванул.

— Что собираешься делать?

— Идти на выручку нашим.

— Нашим?

— Казачки засели в полицейском управлении и на подворье Васьки Полудурка. Надо им помочь…

Их явно не ждали. Танк, грохоча гусеницами, выкатился из-за амбара и на полном ходу врезался в кучу снегоходов и урок, на них сидевших.

— Серега, Серега, жми на гашетку, мочи их, гадов! — орал танкист. — А я их гусеницами, гусеницами! Вперед, сто шестнадцатый, слава России!

«Почему так получается? За что мне эта кара? Почему люди, которых я только-только успеваю узнать, полюбить, умирают»? Почему я только теряю и теряю. Танкист Володя Тулин, красавец, весельчак, всего 27 лет, только жить начал. А Маруся, девочка ведь совсем, и ведь жила бы сейчас. Из-за меня погибла. Я же должен был сдохнуть, я, а не она…»