Я набралась смелости и утром четвертого дня позвонила ему.

– Слушаю! – мужской голос, спокойный, нейтральный.

Я закашлялась, перехватило горло, как в юности:

– Простите! Это звонят из поликлиники.

– Да?

– Мне нужно записать дату вашей диспансеризации. Когда вам будет удобно пройти обследования? – Продолжительный кашель. – Простите, поперхнулась!

– Может, вам лучше перезвонить позднее?

– Да, спасибо! Всего хорошего!

Я положила трубку, несколько секунд хватала ртом воздух, обозвала себя дурой, потом уверила себя, что закашлялась я по причине нелюбви к вранью. То, что я живу в сплошном лукавстве, не считается. И есть хорошая новость: Женя в городе. Срочно мчаться на улицу Строителей, патрулировать. Вдруг он сегодня уедет? И какого черта он сидит дома? Может, он инвалид-колясочник или прикован к постели? Перелом позвоночника, и теперь он как герой замечательного фильма «Один плюс один» в исполнении Франсуа Клюзе. И вряд ли у Жени есть такой неподражаемый помощник, как Омар Си.

– Ты еще покаркай, покаркай, чтоб у тебя язык отвалился, – лихорадочно собираясь, ругалась я вслух. – Пусть отсохнут у тебя в мозгу те нейроны, что всякую чертовщину придумывают.

Лето 2017 года было холодным и дождливым. Для меня прежней – самым лучшим. Жару я плохо переносила, кондиционеры в квартире работали круглосуточно. Я на них молилась. Теперь же кондиционеры бездействовали, а я мерзла. Лето называется! Начало июля! Над Москвой который день низкое тусклое небо. Словно город болен, и на него наложили повязку сомнительной чистоты. Периодически моросит дождь, унылый и докучливый, как жалобы пьяного нищего.

Второпях я выскочила из дома без куртки и зонтика. На мне были укороченные белые брючки в обтяжку, кроссовки на босу ногу и тонкая батистовая блузка. Дойдя от метро до улицы Строителей, я промокла насквозь, дрожала от холода, зубы выбивали мелкую дробь. Долго не продержусь, да и шанс встретиться с Женей – один на миллион. Зачем я пустилась в сомнительную авантюру? Как все это нелепо и глупо!

Только я решила отправиться домой, как увидела его. Шанс на миллион все-таки шанс. Я узнала его мгновенно. Точнее, не узнала совершенно, а каким-то триста пятым чувством, интуицией, третьим глазом увидела в мужчине, идущем под зонтиком, своего Женю Уколова. И со мной случилась нелепая ужасность.

Мой папа хорошо водил машину, «жигуленок», история приобретения которого – отдельная тема, и если придется к слову, расскажу потом.

Папа с мамой ехали по пустынной дороге на дачу. Мама сидела рядом с папой, держала на коленях большую сумку. Заднее сиденье было завалено вещами, поверх которых стояли коробки с рассадой овощей и цветов – поклажа до крыши. Сверху на багажнике был привязан мешок с посадочной семенной картошкой и узлы с постельным бельем и одеялами. Про основной багажник машины и говорить нечего – был использован каждый кубический миллиметр объема. В прежние времена на дачу и с дачи ездили как в эвакуацию.

Дорога, повторюсь, была пустынна, только один автомобиль впереди. После знаков, предупреждавших о ремонте и ограничивающих скорость, папа дисциплинированно сбросил скорость до 30 км/час, к счастью. Медленно двигаясь, он догнал «Москвич», единственный на трассе и… врезался ему в зад. Хотя ничто не мешало объехать эту машину справа по обочине или слева, как положено. Но папа не свернул, двигался как намагниченный, пока не тюкнул чужой автомобиль. После торможения, подчиняясь инерции, рассада полетела на маму и папу, на крыше лопнула веревка, картошка рассыпалась по земле, а вслед за ней спланировали подушки, простыни и одеяла. В багажнике на крыше «Москвича» были привязаны доски, они дружно съехали на наш освободившийся багажник. Из «Москвича» выскочили водитель и три женщины, отчаянно матерясь. Мама мысленно перекрестилась, почему-то, как потом признавалась, бабушкиными словами: «Спасибо, Царица Небесная! Никто не пострадал».

Мама не задавала папе никаких вопросов, пока урегулировали финансовые проблемы и собирали скарб. Она молчала и оставшийся путь. Только на даче не выдержала. Я слышала их диалог.

– Ты ведь со мной разговаривал! Ты ведь не спал?

– Не спал.

– Задумался? Отвлекся на свое?

– Не отвлекался ни на свое, ни на чужое.

– Тогда объясни мне! Почему ты въехал в этот автомобиль словно загипнотизированный?

– Я не знаю, – развел руками папа.

– Это какая-то нелепая ужасность!

Я дочь своего отца: яблочко от яблони, от осинки не родятся апельсинки, отец рыбак, и дети в воду смотрят.

Меня вело прямо на Женю, безрассудно и непреодолимо. Он из-за слегка наклоненного зонта не видел, что встречным курсом на него сомнамбулически движется отрешенная мокрая девушка. Меня вело, вело …

В русском языке есть замечательная грамматическая форма, будто предназначенная для безответственных личностей. Согласитесь, «у меня разбилось зеркало, у меня порвался чулок» звучит гораздо приятнее и фатально невиннее, чем «я разбила зеркало, я порвала чулок». Меня вело совсем не то, что я шла как дурочка зомбированная.

Я готова ссылаться на предков, морочить голову особенностями русской грамматики. Но на самом деле мне очень стыдно. Врезаться в человека, заехать ему лбом по носу, перепугаться до смерти, попробовать отскочить в сторону, оступиться и грохнуться на асфальт. Нет, это не нелепая ужасность, это натуральная кошмарная ужасность. Приземлившись в лужу, я успела подумать, не прикинуться ли мне эпилептичкой. Не успела развить эту мысль, припомнить, как выглядит эпилептический припадок, который я никогда в жизни не видела, а только про них читала. Меня отвлекла боль на щеке и в ноге.

Женя повел себя благородно и восхитительно. Я питаю слабость к красивым мужским поступкам. Наша жизнь устроена так, что для рыцарства и благородства в ней почти нет места. Однажды у меня, через два года после развода, был любовный роман с тренером по волейболу. Роман мог прокиснуть, не начавшись, если бы не случай в транспорте. Мы ехали в автобусе, Андрей рассказывал о спорте. Я давно смирилась с собственным недостатком – неспособностью постичь, что так привлекает миллионы людей в атлетизме. Андрей говорил и говорил, я скучала и думала, что еще тридцать минут про пассы, подачи и чемпионаты, и я сбегу под благовидным предлогом или без оного. Тут в автобус вошел пьяный буян, он сквернословил и приставал к пассажирам. Андрей ему раз сказал заткнись, два сказал – ноль внимания. Андрей постучал в окошко водителя: «Друг, останови, пожалуйста! И дверь открой». Шофер притормозил, гармошка двери поехала вправо, Андрей взял пьянчугу за грудки и вышвырнул из автобуса. «Поехали!» – сказал водителю, повернулся ко мне и продолжил рассказ с того места, на котором остановился. Это было сделано легко, изящно, благородно и просто, словно он комара щелчком сбил: подумаешь, невидаль. Мое сердце было покорено, правда, ненадолго.