– Смысла не было. Запах давно испарился.

– А ты в курсе, что у меня лучший нос на Тайване? – спросил Чэн Чуньчинь.

Иви не ответила, лишь едва заметно усмехнулась, намекая на свое превосходство. Ее дух соперничества и любопытство были задеты. Она постаралась сделать вид, что не верит.

– Докажите.

Чэн Чуньчинь разразился громоподобным хохотом. Старик, сидевший рядом, повернулся к ним; вроде бы он выглядел растерянным, но на таком морщинистом лице выражения было толком не различить. А-Ха, смотревшая телевизор, опешила. Приложив ладонь к груди, она словно выплюнула:

– Вот же дьявол!

– Прошу прощения. – Чэн Чуньчинь потянулся за салфеткой, промокнул глаза и удовлетворенно осклабился. – Хочешь, чтобы я тебе доказал? Господи боже, да ты прямо как те копы. Много лет я этого не слышал… Я думал, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы не задавать бесполезных вопросов. – Он жизнерадостно улыбался. Иви сидела с тем же недоверчивым лицом, выжидая. – Ладно, раз уж ты серьезно… – Чэн Чуньчинь, кажется, слегка удивился, но одновременно обрадовался. Прочистил горло и начал: – Тогда слушайте, юная леди…

Он потряс головой; улыбка так и порхала по его губам. Выпрямил спину; его ноздри дрогнули, мышцы носа пришли в движение.

Конечно, ему ничего не надо было доказывать; Иви с первого взгляда поняла, что они – птицы одного полета. Из тех, кто использует обоняние как зонд и как кинжал.

Тройной Че заговорил:

– Прежде чем прийти, ты приняла ванну, использовала кучу геля для душа и шампунь, лавандовый, дорогого бренда, полностью натуральный. Использовала так много, потому что не чувствуешь собственный запах или не хочешь пахнуть собой. – Он сделал упор на последних словах. – На обеих руках у тебя следы машинного масла, но едва уловимые. Еще запах копированной бумаги, знаешь, такой жженый, когда бумага сразу из пачки попадает в копир. Это не книга, а именно бумага, отдельные листы, все одинаковые и из одного и того же копира, чернила тоже одинаковые, поэтому ты либо побывала в копировальной мастерской, либо заставила потрудиться свой принтер.

Он искренне наслаждался собой, чувством собственного превосходства, удовольствием от вторжения в частную жизнь других людей.

– Погляди на подошвы своих ботинок, уж не поленись. И увидишь на них грязь. Она сильно пахнет и даже отвлекла меня, когда я доедал свой суп. Красная фасоль уже не была такой красной; она пахла дерьмом, если честно. – Чэн Чуньчинь сделал вид, что рыгает. – Вчера шел дождь, и ты, похоже, промахнулась мимо тротуара. На левом плече твоей куртки запах сигарет, «Семь звезд». Но ты не куришь, дыхание у тебя свежее. Чистишь зубы мятной пастой. Так кто же это? Твой отец? Или парень? Нет, будь это парень, ты бы вся пахла сигаретами. Ты говорила, что убираешь за трупами, и этот запах должен был остаться на тебе, сколько ни мойся. Обычный человек его не учуял бы, но я – да. От тебя не пахнет никакими чистящими средствами. Ты уже какое-то время не работаешь, верно?

Он сделал паузу, чтобы проследить за ее реакцией. Что это будет – шок? Удивление? Страх? Тройной Че явно мечтал увидеть панику, уловить ее потный аромат.

Но Иви по-прежнему была как ледышка.

Чэн Чуньчинь почесал в затылке, слегка раздраженный и сердитый. Иви продолжала смотреть ему в лицо, наслаждаясь его недовольством. Гнев может многое проявить в человеке, раскрыть его потенциал.

– И это всё? – спросила она.

Лицо Чэн Чуньчиня потемнело.

– Когда ты вошла сюда, от тебя пахло танъюанями. Ты заходила раньше, чтобы проверить это место? Или ждала снаружи? Вероятнее всего, последнее. Ты стояла и наблюдала, стараясь сохранять спокойствие. Ты не такая сильная, какой хочешь казаться. – Он ухмыльнулся. – Сидишь с непроницаемым лицом, больше молчишь, время от времени подбрасываешь мне вопрос-другой… Старый полицейский трюк. Надеешься, что я проболтаюсь о чем-нибудь, да? Пытаешься выглядеть невозмутимой, но мы оба знаем, что это притворство. Ты используешь лимонное мыло для рук и антисептик. У тебя очень чистые ногти. Из-за отсутствия обоняния ты с маниакальным упорством моешь руки каждый раз, когда прикасаешься к чему-нибудь. Но есть еще кое-что, кроме аносмии, в чем ты боишься признаться самой себе. Этим страхом пронизана вся твоя жизнь. Чего ты боишься?

Он пробовал спровоцировать ее. Иви сидела спокойная снаружи, но внутри у нее бушевала паника. Он оказался куда более проницательным, чем она предполагала.

– Будем считать, что тест вы прошли. Хоть и с оговорками.

– Да что ты! С оговорками, значит?

Чэн Чуньчиню не понравились ее слова. Его грудь заходила ходуном. Это был гнев – огонь, прожигающий до костей. Приниженный, недооцененный, ущемленный… Он не стал переворачивать стол, хвататься за кухонный нож или замахиваться на нее. Возможно, побоялся, а может, просто заинтересовался собеседницей. И поэтому постарался сдержаться. Он собирался играть и дальше, пока она поддерживает его игру. Ему хотелось узнать, к чему это приведет.

«Какие у него мотивы? К чему он стремится? – гадала Иви про себя. – Чтобы его принизил значимый человек?»

Ее мозг усиленно работал. В ближайшие дни ей придется вести себя максимально осторожно. Если играешь с огнем… Предупреждения Ховарда стремительно промелькнули в нее в голове.

Они смотрели друг на друга; каждый ждал, что другой заговорит первым. Иви боялась сделать опрометчивый шаг; Чэн Чуньчинь боролся с нахлынувшими эмоциями.

После долгой паузы, в которую они успели прослушать по телевизору А-Ха последнюю сплетню о кандидате в президенты, Чэн Чуньчинь открыл рот.

– Идем. – Он потянулся и встал на ноги. – Мне что-то захотелось фасолевых блинов.

Они вышли один за другим, Чэн Чуньчинь впереди.

Мимо КТВ – заведения с караоке, – до следующего переулка, мимо стариков, игравших в парке в шахматы, мимо залов с игровыми автоматами они дошли до блошиного рынка. Чэн Чуньчинь, похоже, устроил ей экскурсию по окрестностям. Иви пыталась сообразить, зачем ему это понадобилось. Он шел, казалось, без всякой цели, постоянно что-то болтая, нюхая все, что казалось ему привлекательным. Задавал ей кучу вопросов про состояние тел Джиджи Чан и Уэйна Чэна – когда их нашли и тому подобное. Иви тоже задавала ему вопросы. Они держались слегка агрессивно, оба были настороже. Соблюдали дистанцию и одновременно пытались побольше узнать друг о друге.

Иви привлекала к себе любопытные взгляды. Торговцы, складывавшие еду в пакеты и принимавшие деньги, исподтишка посматривали на нее. Старики просто таращились своими мертвенными, липкими, горящими глазами. У Иви бежали по спине мурашки. Она чувствовала себя не в своей тарелке – и это еще мягко