нас имеется возможность уточнить место этого события, благодаря тому что еще со времен Древнего Рима при любых переходах тактика требовала устройства военных лагерей. Каждый вечер, невзирая на непогоду и усталость, римские легионеры должны были разбивать укрепленный лагерь (castra aestiva). Он мог предназначаться только для одной ночевки, либо чтобы провести в этом месте несколько дней, либо впоследствии стать постоянной базой. В любом случае схема его обустройства была одинакова. К концу дневного перехода вперед высылалась группа разведчиков для выбора места ночевки. Место будущего лагеря присматривал землемер, входивший в штат каждого легиона. Оно должно было быть удобным для обороны, для чего подыскивался подходящий холм или любая возвышенность. Также обращалось внимание на наличие поблизости источников воды. Благодаря этому неукоснительно соблюдаемому обычаю римская армия получала возможность нормального отдыха в укрепленном и охраняемом месте.

Подобную тактику использовали и кочевники при своих передвижениях по степи, стараясь выбирать для ночлегов древние городища или места, где можно было укрыться от врага. В начале 1950-х гг. около села Кирово Ореховского района Запорожской области (в 2016 г. оно было переименовано в Таврическое или Таврийское), расположенного примерно в 40 км от Хортицы, были случайно найдены остатки керамического водопровода и обожженные кирпичи. Карты XVIII в. фиксируют здесь мечети, часть кирпичей с которых пошла на сооружение крепостей Новой Днепровской укрепленной линии по реке Конка в 70-х гг. XVIII в. Очевидно, именно здесь и находился монголо-татарский лагерь, в котором попытался спрятаться Гемябек.

Напротив этого памятника, на левом берегу Конки, стояла еще одна — Мечеть-могила. Начиная с 2008 г. здесь велись раскопки, выявившие остатки двух сооружений с фундаментом из известняковых и глиняных плит и кирпичными стенами, облицованными цветными камнями. Часть плит была украшена растительным орнаментом, а пол укрыт бирюзовыми, синими, желтыми стеклами. Это может свидетельствовать, что тут были мечеть и мавзолей[261]. Где-то здесь хотел найти убежище Гемябек. Поскольку в русском языке слово «мавзолей» впервые появляется лишь в XVIII в.[262], летописец предпочел описать его значение надгробное сооружение, гробница привычным словом «курган».

В 2017 г. вышла статья венгерского историка Стивена Поу, в том же году переведенная на русский язык, в которой тот выдвинул версию — убитый воевода Гемябек был не кем иным, как Джебе, одним из руководителей западного похода монголов. Данный вывод исследователь основывал на том, что при переводе на русский язык имя Джебе превратилось в Гемябека. Подобное предположение не нашло сторонников и вызвало вполне обоснованную критику отечественных востоковедов, доказавших на лингвистическом материале невозможность данной трансформации[263].

Вполне оправданным будет предположение, что перед смертью Гемябека допрашивали «с пристрастием» и он сообщил об отходе монголо-татар. Тем самым планы противника были раскрыты.

Дальнейшие действия развивались следующим образом. Вернувшись с победой в лагерь, Мстислав Галицкий стал уговаривать союзников переправиться через Днепр и идти в Половецкое поле: «Мстислав и другой Мстислав! Не стойте, пойдем против них». Это предложение было поддержанно молодыми князьями, жаждавшими воинских подвигов, и в итоге решено было переправляться всем войском через «бродъ на Протолчи». В летописях неоднократно встречается слово «протолчи», которое издатели дают то с прописной, то со строчной буквы, в зависимости от того, считают они его нарицательным или же именем собственным.

Согласно словарю И.И. Срезневского, слово «протолчи» означает «сжатое речное русло, быстрину»[264]. По мнению К.В. Кудряшова, речь идет об имени собственном: «Протолчи помещались ниже порогов, но выше острова Хортица, на том самом броду, который с незапамятных времен служил известным местом переправы через Днепр»[265].

Ипатьевская летопись уточняет, что переправа княжеских дружин и половцев на левобережье Днепра произошла во вторник. Оценивая это решение русских князей, некоторые историки утверждают, что тем самым «монголы решили навязать свой план сражения — вынудить русских перейти на левый, более низкий берег Днепра и заманить вглубь половецких степей, ослабив тем самым их силу»[266]. Другие еще более категоричны: «Первое соприкосновение с врагом принесло успех, и окрыленные им князья решили переправиться через Днепр, чтобы настигнуть противника. Русские ратники в данном случае попались на обычную хитрость, которую монголо-татары применяли достаточно часто». При этом обычно ссылаются на свидетельство Плано Карпини, побывавшего в Монголии в 40-х годах XIII в., о тактике монгольских войск: «Следует знать, что, когда они видят врагов, они направляются к ним, и каждый выпускает по три или четыре стрелы в своих противников, и если они видят, что не могут тех победить, то отступают назад к своим. И это они делают для обмана, а именно чтобы противники последовали за ними к тем местам, где они устроили засаду. И если враги следуют за ними в упомянутую засаду, то они их окружают и таким образом — ранят и убивают»[267].

Рашид ад-Дин сообщает, что монголо-татары «напали на страну урусов [Русь] и на находящихся там кипчаков. К этому времени те уже заручились помощью и собрали многочисленное войско. Когда монголы увидели их превосходство, они стали отступать»[268]. Тем самым монголо-татарское командование отказалось от планов форсирования Днепра и войны на его правобережье, где войска могли легко попасть в окружение. Выбрав тактику отхода, можно было сохранить свои силы.

Двигаться в восточном направлении монголо-татары могли по двум главным степным шляхам — Муравскому и Кальмиусскому. Тем самым перед русскими ратями встала задача перерезать эти пути, и определился маршрут их дальнейшего движения к реке Калке.

Как уже говорилось, на современных картах название реки Калки отсутствует. Ее поиски начались еще в XVIII в. Немецкий и русский ученый-энциклопедист П.С. Паллас (1741–1811) полагал, что под ее именем скрывалась река Берда[269]. В.Н. Татищев отождествил Калку с рекой Кальмиус, длиной 209 км, впадающей в Азовское море в районе Мариуполя: «И оттуда идоша по них 8 дней и до реки Калки (мню, Калмиус)»[270].

Вновь этот вопрос в начале XX в. поднял историк В.Г. Ляскоронский. Для начала он усомнился в том, что, если принимать за Калку нынешний Кальмиус, русские рати углубились в степь, отойдя так далеко от границ Руси. Думать так заставило одно место из Новгородской первой летописи, рассказывающей об устройстве Мстиславом Киевским лагеря на каменистом месте «надъ рѣкою надъ Калкомъ», в котором он оборонялся три дня, тогда как «ини же Татари поидоша по русскыхъ князихъ, бьючи до Днѣпря». Это упоминание, на его взгляд, указывает на близость Калки к Днепру. Усомнился исследователь и в том, что русские рати шли от места переправы до Калки 8 или 9 дней. То обстоятельство, что в Ипатьевской летописи после цифры 8 стоит слово