в тот день навсегда умерла моя любовь к тебе, изменница! И каждый день с тех пор ненависть к тебе терзает мое сердце!

– Ты отомстил мне тогда, – прошептала тихо Верико. – Жестоко отомстил…

– Да, твой змееныш мертв, но ты! Ты все еще жива! И всю жизнь ты против меня! Я знаю это. И даже теперь на стороне этого наглеца, который обесчестил наш дом! Который у твоего сына хочет украсть жену! Ты на его стороне и против меня!

– Серго мне не сын… – тихо, одними губами, вымолвила княгиня.

– Замолчи! Еще слово, и я велю сейчас же пристрелить Амира! И плевал я на этот совет и на то, что обещал!

– Я замолчу, Леван… – тихо прошипела Верико. – Только прошу, пощади Амира…

– Я продлю ему жизнь до совета, – процедил с угрозой старый князь, с ненавистью смотря в прекрасные глаза жены. – Но только в том случае, если ты перестанешь защищать этого сопляка так яростно!

– Он всегда был верен тебе и честно исполнял свою службу.

– А мне не нужна его преданность! – выплюнул злобно Леван. – Только по твоей подсказке и просьбе я принял этого наглеца в своем доме. Он получил доступ ко всему. И он обнаглел. Почуял власть, но он не тавади! Он всего лишь жалкий азнаури! И оттого он умрет! И даже ты ничего не изменишь. Амир взлетел слишком высоко! И я не позволю, чтобы и дальше его власть среди азнаури и в Имеретии росла! Я не желаю, чтобы он своими заслугами и подвигами затмевал имя моего сына Серго! Ибо Серго станет будущим тавади края. Я так хочу, и так будет!

Верико ничего не ответила на гневный выпад Левана. Она лишь холодно без эмоций посмотрела в злое лицо старика-мужа и, развернувшись на каблуках, стремительно вышла из комнаты князя.

Сжимая от злости и гнева кулачки, княгиня шла по мрачному коридору в сторону дальнего тайного выхода и шептала себе под нос:

– Будь ты проклят, Леван. Будь проклят… – она прошла мимо высоких колонн, спустившись с крыльца, на ходу застегивая на груди плащ. Устремилась через пустынный сад в сторону гор. Она лепетала сама себе гневные страшные фразы: – Они все умрут… и Леван, и его выродок… и эта девка, из-за которой Амир разрушил всё… умрут… клянусь! Я не позволю им убить моего мальчика… не позволю…

Решение, кровавое, жуткое и дерзкое, уже созрело в голове Верико, и она, стремительно ступая по темной влажной траве, смотрела ненормальным горящим взором вперед, уже отчетливо зная, что делать и как поступить…

Глава III. Предательница

Софья быстро переоделась и попыталась выйти из комнаты. Но наткнулась на двух джигитов, которые стояли у дверей, загораживая проход.

– Мне надо выйти, – невнятно пролепетала Софья по-грузински.

– Вас не велено выпускать из комнаты, госпожа, – тут же отрезал один из них так же по-грузински, сверкая на нее черными глазами.

– Приказ Левана Тамазовича, – добавил другой.

Софья, удрученная, вернулась в комнату и просидела там до вечера. Никто не приходил к ней. Не зная, чем закончился разговор Амира и князя, она весь оставшийся день изнывала от неизвестности. Вечером, не выдержав напряжения, она вновь попыталась выйти из спальни, спросив джигитов, может ли она поговорить с князем Асатиани или с мужем. Один из неприятных мужчин ответил ей, что Леван Тамазович не желает ее видеть, а Серго уехал. Тогда Софья попыталась пройти мимо мужчин, но джигиты насильно заволокли ее обратно в спальню, с угрозой заявив, что если она не угомонится, то ее спустят в холодный подвал.

Последующие дни к Софье никого не пускали, даже горничную. Еду ей передавали охранники-джигиты. Лишь на третьи сутки на пороге ее спальни появился Леван Тамазович и без предисловий, сверкая на девушку гневным взором, процедил:

– Вы опозорили имя моего сына! И запятнали наш род позорной связью с презренным азнаури! Ваше преступление карается в наших краях смертью! – Софья похолодела от его слов, и старый князь, видя ее страх, продолжил уже более спокойно: – Но деньги и влияние вашего отца при дворе императора нужны мне. Оттого я вынужден смириться с позорным фактом вашей измены. Но отныне вы будете сидеть под замком. Чтобы у вас не было более соблазнов.

– А Георгий Петрович? – тихо пролепетала Софья.

– Он пока жив.

– Пока? – спросила она, и ее горло сковал удушливый страх.

– Да, он жив. Но только благодаря Верико. Она не дала мне изрубить его на куски немедленно, когда этот выродок нагло заявил, что он отец вашего ублюдка. Георгий пробудет в темнице до суда, затем его казнят. Я в этом не сомневаюсь. Ибо он сам признался во всем!

– Но…

– Я более не намерен говорить с вами. На вашем месте я бы замаливал свои грехи и думал о том, как привлечь на свою сторону Серго. Мальчик очень недоволен вашим несносным поведением. И молите Бога, чтобы Серго простил вас. Если этого не случится, мне придется точно отослать вас с позором в Петербург, как блудницу, опозорившую имя своего отца!

Князь Леван вышел, более не сказав ни слова.

– Давид-паша готов принять вас, госпожа княгиня, – с почтением произнес невысокий джигит с неприятным лицом и указал на дверь.

Верико прошла в просторное каменное помещение и огляделась. Седовласый князь Давид Дешкелиани сидел сбоку на деревянной лавке. Рядом с ним, возвышаясь, стоял моложавый джигит лет сорока. Это был старший сын Дешкелиани, Тимур, как прекрасно знала Верико.

Около дюжины джигитов стояли по периметру прохладной комнаты, и все с интересом и какими-то угрожающими взорами смотрели на нее. Верико подавила в себе ледяной холодок страха, который охватил ее еще при приближении к этому зловещему месту. Она прекрасно знала, что мужчины-сваны, находившиеся в этой комнате, считали ее врагом. Ибо уже несколько десятков лет их роды враждовали, творили кровавую месть и совершали набеги на земли друг друга.

Едва она прошла в середину залы, как джигиты непроизвольно положили свои ладони на рукояти кинжалов. Верико отметила это движение и похолодела до кончиков пальцев ног. Она отчетливо понимала, что пришла в логово злейших врагов. Она проделала