— Настя, Настенька! Бегом в дом, матушка тебя ищет! Быстро беги! — с воплями подскочил к ней брат меньшой, пятилетний Митенька. — Матушка срочно приказала тебе в горницу бежать!

— Да что случилось-то? Пожар, что ли? В чем срочность? — удивилась девушка.

— Случилось, случилось! Сваха пришла! К тебе!

— Сваха? Ко мне? Настоящая сваха? — девушка охнула, стянула с головы цветную косынку.

— Бабка Федотья, она самая. Я сам видал, как она прибыла, возок какой у нее красивый был. Сейчас с матушкой в горнице беседует, тебя вон кликать велели, — обстоятельно рассказывал Митенька.

Бросив ведро с коромыслом, Настенька поспешила в дом.

Поклонившись в пояс матушке и толстой дородной свахе, девушка промолвила тихим голосом, не поднимая глаз от полу:

— Матушка, ты меня звала?

Матрена взглянула на дочь с плохо скрываемой злостью и досадой.

— Ступай к себе, попроси Прошку причесать тебя красиво и переоденься. Не видишь, гости у нас!

Федотья, даже не скрывая, с любопытством рассматривала девушку.

Та, испуганно ойкнув, выбежала из комнаты.

Немного пожевав полными губами, сваха заметила:

— Да, не врет народ, хороша ваша девка. Кровь с молоком! Только не старовата ли? — спросила сваха. — Тринадцатое, поди, лето будет?

— Да ты что, сватушка? Какое тринадцатое? Двенадцать годочков всего! Вот те крест, двенадцать, — перекрестилась, глядя на образа, Матрена.

— Двенадцать, говоришь? Ну, ты, Матрена, должна понимать, какие люди с вами породниться хотят. Сам боярский сын Василий Харитонов сватов засылает! Старый московский род. Это знаешь, какая честь!

— Знаю-знаю. — Матрена покусала губы. — Ну и мы не голытьба какая-то нищая! Мой муж известным зодчим был, храмы великие строил!

— Да, такой известный зодчий, что сгинул в царской тюрьме! — вполголоса промолвила сваха.

Матрена с яростью во взоре взглянула на Федотью.

— Да что ты говоришь, старая?! Мой муж великий человек! Не преступник, не тать ночной, не разбойник.

Федотья усмехнулась и, погладив второй подбородок, миролюбиво проговорила:

— Ладно-ладно, не серчай, хозяйка. Как скажешь. За этот брак и за твою дочь сам князь Мстиславский хлопочет, якобы он обещал твоему мужу помочь вам.

Матрена искренне удивилась:

— Князь Мстиславский? Да неужто тот самый?

— Агась, тот самый, — Федотья понизила голос и почти шепотом добавила: — Говорят, Захар, личный помощник князя, сам приезжал к боярину Харитонову Ивану Игнатьевичу и к его сыну Василию и уговаривал присмотреться к вашей Настасье. Вот как!

Матрена ахнула.

В этот момент в дверь постучали, и вошла похорошевшая Настя.

В новом накрахмаленном сарафане, с нарумяненными щеками и натертыми ярким соком клюквы губами девушка заметно похорошела и посвежела.

Она встала в стороне, потупив глазки в пол.

— Ну что, по рукам? — Федотья уставилась прищуренными маленькими глазками на хозяйку дома.

Та неопределенно кивнула, а Настасья едва сдержалась, чтобы не подпрыгнуть от счастья. Красавца Василия Харитонова знала вся Москва, еще бы, такой жених завидный.

А сваха Федотья удовлетворенно поцокала языком, и они с Матреной принялись обсуждать размер и качество приданого.

— Так ты, говоришь, не разглядела его? Того мерзавца?

— Нет, я же рассказывала. Он со спины напал, я его не видела толком, — шумно вытирая нос, прогундосила Лена.

После рискованного приключения в подъезде Синицкую просто трясло. Ни теплое одеяло, ни горячий чай с медом, ни грелка в ногах — ничего не помогало согреться. Перенесенный стресс очень часто так действовал на девушку. Она уже все, как могла, рассказала следователю Яшину, тот сначала долго не мог поверить, что их нашли в другом городе, и что кто-то знает о том, что они обнаружили в дневнике.

— Значит, нас выследили? Но как и кто? — бушевал Володя.

— Я не знаю! Извини, но я его не смогла разглядеть! — Лена снова зарыдала.

— Может, ты что-то у него заметила? Может, кольцо, украшение, ботинки, наконец? Может, пах он одеколоном знакомым?

— Нет, ничего такого. Я… я… я испугалась, — Лена забилась в рыданиях.

— Ну, ну, малыш. Все хорошо, все закончилось. — Володя присел к дивану и начал гладить расстроенную девушку по голове.

— Если бы не Эльза, не эта собака, я… он бы… меня… убил, наверное… — Синицкая заикалась от перенесенного стресса. — У него в руках нож был, тот самый нож, ты не понимаешь?

— А почему ты не рассказала ему о том, что было в дневнике? — серьезно спросил Яшин и даже перестал гладить Ленины растрепанные волосы.

— Как это? Отдать ему нашу тайну? Чтобы преступник, который погубил Ивана Васильевича, завладел сокровищем? Тем, что столько лет скрывали? Как ты можешь такое говорить?!

Лена подскочила на диване, глаза ее сверкали праведным гневом.

— Я просто спросил, успокойся. — Яшин мягко обнял ее и усадил на подушку.

Лене вдруг стало очень и очень жарко, даже странно, что всего несколько минут назад она тряслась от холода.

Володя сходил на кухню, принес еще одну чашку горячего чая с лимоном и кусочком шоколадки, заставил Лену выпить.

— Знаешь, сейчас сложно поверить, но в детстве я часто болел. И мама меня почти всегда лечила именно горячим чаем и шоколадом. Таблетки она почти не признавала, только в экстренных случаях. Она говорила, что горячий чай с лимоном способен творить чудеса, а шоколад — это одно из самых лучших изобретений человечества, — рассказал Яшин.

— Твоя мать была мудрой женщиной, — улыбнулась Лена.

— Почему была? Она и сейчас есть, и скоро я вас с ней познакомлю. Она тебе обязательно понравится, — с задорными искорками в глазах произнес Яшин. — А сейчас тебе нужно отдохнуть, поспать. Здесь злодей до тебя не доберется, я обещаю. А теперь спи.

Яшин забрал у Лены опустевшую чашку, как маленькой девочке, заправил одеяло, потушил свет и вышел из комнаты.

А Лена еще несколько минут лежала и думала, что же сегодня с ней произошло. Она даже на несколько часов забыла свои выдуманные обиды на Володю, забыла его «заю», забыла свои слезы и переживания. Сейчас самым важным было другое — кто-то знает о тайне дневника, кто-то охотится за ним и готов на все, чтобы его заполучить.