— Каретников должен был оставить какой-то знак, какую-то подсказку.

— Да, я тоже так думаю. Ну-ка, что там было написано в записке: «Каз. К-Ш. Далее два-ноль-ноль-три, потом снова два и три, возможно, буква „з“».

— Наверно, это какой-то код, шифровка. Но мы ее попробуем разгадать. Тем более мы на правильном пути. Первая часть — это Казань, Кул-Шариф, ошибиться невозможно.

— Благовещенский собор мы тоже весь осмотрели. Неужели снова тупик? — поникла головой Елена.

— Не хочется просто так, с пустыми руками, возвращаться в Москву, — с сожалением протянул Володя.

— И мне не хочется, — Лена напряженно нахмурила лоб, думая, что же делать.

Немного помолчали.

Володя достал из кармана семечки и принялся рассыпать их прожорливым казанским голубям, крутившимся возле скамейки, на которой они сидели с Леной.

Голубей становилось все больше и больше, прилетали новые. Они крутились под самыми ногами, ничего не боясь, дрались за семечки, которые Яшин подкидывал из своего, казалось бы, необъятного кармана. Некоторые голуби слетали с памятника, располагавшегося прямо напротив скамейки.

Лена подняла глаза на него и вздрогнула от неожиданности:

— Вова, Володя… — срывающимся голосом произнесла она. — Вова, смотри сюда, это что?

— Что? — не понял Яшин.

— Сюда смотри, — Лена подскочила со скамейки и подбежала к памятнику. — Что это?

— Ну, памятник… — все еще не совсем понимал ее следователь.

— Не «ну памятник», — передразнила его Лена, — а монумент «Зодчим Казанского кремля», открытый, если мне не изменяет память, в две тысячи третьем году.

— И что? — тупил Володя.

— Объясняю. В две тысячи третьем году. Два-ноль-ноль-три.

Глаза у Яшина заблестели.

— И кто здесь изображен? — продолжила Синицкая.

— Зодчие! — с воодушевлением крикнул Яшин.

— А сколько зодчих? Правильно, двое — то есть два «з» — два зодчих. Я молодец? — радовалась Лена.

— Ты большая молодец и умничка! Все сходится! — Владимир привстал со скамейки и обнял Лену.

— Точно! Зодчие! А наш Михаил Осипович очень увлекался именно средневековой архитектурой и древними мастерами-зодчими, — сказала Лена, рассматривая памятник.

— А здесь какие-то конкретные зодчие изображены? Есть их имена, фамилии?

— Ты еще спроси их паспортные данные! Нет, конечно, это собирательные образы зодчих. Эта скульптура призвана увековечить память всех мастеров, трудами которым был создан Казанский кремль.

— Да, интересный памятник. Но тут два зодчих. Какой из них нам нужен? — продолжая рассматривать монумент, спросил Яшин.

— Да, здесь один мастер — татарский придворный архитектор со свитком-чертежом ханского дворца и русский зодчий с чертежом Спасской башни, — ответила Лена.

— И кто из них наш мастер?

— Я думаю, русский, — Лена поднялась на цыпочки, но достать до высокого памятника она не могла.

Яшин подошел поближе, поднял худенькую и субтильную Синицкую, и она легко на руках подтянулась, залезла на постамент и заглянула в чертеж Спасской башни.

— Ой, точно. Здесь есть знак.

— Какой знак?

— Изображение нашей девятиконечной звезды. Ну, той самой, из храма Василия. Она нарисована на чертеже. Подожди, я кое-что попробую.

Лена нажала на каждый лучик звезды, они были немного выпуклыми.

Сначала ничего не происходило, но потом раздался негромкий скрежет, и правая рука русского зодчего легко отошла в сторону, и в ладони у мастера появился какой-то предмет.

Лена с удивлением протянула руку и достала маленький позолоченный ключик. Рука зодчего снова встала на место.

Спрыгнув с постамента, Синицкая продемонстрировала находку потрясенному Яшину.

— Золотой ключик? Как у Буратино? — спросил Яшин.

— Да, золотой ключик, а с обратной стороны изображение двуглавого орла, — разглядывая предмет, сказала Лена.

— Типа того, что на нашем гербе?

— Очень на него похожий, по крайней мере, — размышляла Лена.

— Отлично, а теперь бы узнать, где та волшебная дверь, что этот ключик открывает.

— Найдем, не беспокойся. Я чувствую, мы на верном пути.

— Анастасия, дочь моя любимая, ненаглядная, подойди поближе, прошу тебя, — слабый голос Матрены глухо звучал в затемненной комнате.

Исхудавшая женщина лежала на сбитых пуховых подушках, под теплыми перинами. Черты лица у нее заострились, под глазами залегли темные тени, она все время нетерпеливо перебирала мелкие невидимые крошки на покрывале и все время звала дочь.

— Анастасия, Настенька, — кричала она в бреду, голос у нее дрожал, она боялась, что не успеет, не сделает того, что обещала мужу своему любимому, что преставится, не поговорив напоследок с дочерью.

Верную служанку еще давеча послали за Анастасией, которая жила счастливо в боярском замужестве, воспитывала уже двух отроков — погодков.

Дочь нетерпеливо топталась у порога. Ей было очень страшно подходить к больной уродливой старухе, в которой она никак не могла признать свою красавицу-молодицу мать.

— Настенька, подойди, не бойся. Прошу тебя, — голос слабел.

Матрена чувствовала, что ей мало осталось, но она должна успеть, обязана все сделать, а потом она соединится со своим суженым Иваном.

— Послушай меня, доченька милая, любимая, молю, сделай, как я скажу. Ты осталась у нас старшой после гибели братца твоего прошлой зимой от лихорадки падучей. Послушай, милая, отец твой Иван завещал… — дальше она зашептала, и девушке пришлось приложить ухо к губам матери, чтобы услышать ее предсмертные слова.

— Поклянись перед образами, что сделаешь все так, как я сказала. А перед своей смертью передай тайну сию старшему твоему сыну али дочери, кто будет у тебя. Но знание сие не должно попасть к лихим людям. Прошу тебя…

Слабый стон раздался из уст Матрены, Настенька вскрикнула и зарыдала на груди у умершей матери.

Поезд пришел на вокзал точно по расписанию. Подхватив свою дорожную сумку-кейс, Лена выскользнула вслед за Яшиным на пыльный перрон московского вокзала.

Золотой ключик, не ясно что открывающий, был надежно спрятан и подшит в шов нижнего белья Лены. А то мало ли…

Девушка наотрез отказалась от заманчивого предложения Володи поехать к нему в Новогиреево, а, позвонив подруге и забрав у нее обрадовавшегося ей Малюту, поехала к себе домой.