(Валидов, Чокаев) не вскрывали, но, более того, затушевывали связи басмачей с русской контрреволюцией, материалы некоторых западных авторов, в частности Кастанье, их по существу опровергали. Упоминая о совместных действиях басмаческих банд с контрреволюционными организациями русских белогвардейцев, Кастанье при этом делал упор на то, что у них якобы различные цели, игнорируя этим классовый характер контрреволюционных сил, совместно боровшихся с Советской властью за реставрацию феодально-буржуазных порядков[413].

В первой половине 60-х гг. в «советологии» усиливается тенденция подчеркивать антирусский характер басмачества. Так, М. Рывкин писал: «Борьба между басмачами и советскими войсками была борьбой не между коммунистами и антикоммунистами, а между русскими и мусульманами. Басмачи, несмотря на то что сначала на короткий период были связаны с антикоммунистическими русскими группами, составляли национальное, мусульманское, туркестанское движение»[414]. Другой американский «советолог», Э. Бэкон, считал, что басмачество появилось в результате «глубокого чувства ненависти против всего русского», которое якобы глубоко укоренилось в народах Средней Азии и которое усилилось после победы Октябрьской революции[415].

М. Олкот, напротив, расценивала союз басмаческих и русских контрреволюционных сил (объединение басмаческих банд Мадамин-бека и «крестьянской армии» Монстрова) как «наиболее успешное и наиболее длительное басмаческо-русское сотрудничество», позволившее сформировать Ферганское временное правительство. Это буржуазно-националистическое правительство Олкот считала «демократическим, либеральным, выразителем интересов народа»[416].

То, что басмачество смогло активно действовать в Ферганской долине в конце 1917 и в 1918 г., обусловливалось также (как верно, кстати, отмечает Олкот) и блокадой Туркестана, его оторванностью от Советской России, наличием многочисленных антисоветских фронтов[417].

Пайпс, Парк, Беккер, Олкот и ряд других авторов считают, что создание народных республик в Бухаре и Хорезме дало новый импульс басмачеству. На самом деле не образование этих республик, а борьба антинародных сил против нового строя, установленного в Бухаре и Хорезме, вызвала оживление басмачества.

В реакционной буржуазной историографии на протяжении многих лет умышленно не анализируются причины возникновения различных басмаческих фронтов в 1918 –20-х гг. То, что басмачество в конце 1917 — в 1920-м г., а затем и в отдельные периоды 1920 и 1921 гг. в основном было сосредоточено в Ферганской области, объясняется рядом социально-экономических, политических и географических условий[418].

Область еще до революции была центром хлопкоочистительной, угольной и нефтяной промышленности всей Средней Азии. Здесь сложилась довольно большая для этого региона группа промышленной и финансовой буржуазии. Сильной и влиятельной была в Ферганской области прослойка мусульманского духовенства: на каждые 325 человек приходилась мечеть, в то время как по всей Средней Азии каждая мечеть обслуживала 700–1000 человек, а в дореволюционной России церковный приход обслуживал 10–12 тыс. населения. В одном лишь Коканде насчитывалось до 300 мечетей. В области было 15 тыс. служителей религиозного культа. Реакционное мусульманское духовенство, широко используя ислам, стремилось разжечь басмачество. Наличие здесь накануне победы Октября сильной прослойки эксплуататорских классов предопределило организацию басмачества самыми богатыми ее представителями (среди них Миркамиль Муминбаев, Темирбеков, Абдумансур Мингабаши, Усман Кари Умаров, Кудрат Хозрат и др.), оказание ими материальной и другой помощи басмаческим бандам. По некоторым данным, в Ферганской долине было 13–15 тыс. промышленных рабочих: русских — 3517 человек, узбеков — 9247, киргизов — 519, таджиков — 845 и других национальностей — 1252 человека. В промышленноторговых заведениях, в кустарном производстве и складском хозяйстве насчитывалось 35 тыс. рабочих[419].

Организаторы басмачества использовали в Фергане, где проживало до 20 национальностей, сложную межнациональную обстановку, вызванную последствиями колониальной политики царизма и усугублявшуюся тем, что проживавшие здесь народы, как и во всем Туркестане, либо не вышли из средневековья, либо недавно вступили на путь капиталистического развития. К тому же в этой области затянулся процесс становления Советской власти: она была установлена только 6 декабря 1917 г., между тем как в Ташкенте и других местах Туркестана победила в ноябре 1917 г. (III краевой съезд Советов, проходивший 15–22 ноября 1917 г., провозгласил переход власти во всем крае)[420].

Установлению Советской власти в Фергане всячески препятствовали эсеры и меньшевики. В городах области вся власть перешла к Советам только к концу декабря 1917 — началу 1918 г. Избранный же в Фергане в декабре 1917 г. новый областной Совет депутатов в результате засилья в нем меньшевиков и эсеров оказался неработоспособным. Кроме того, на ответственные посты в советские организации области пробрались дашнаки, белогвардейцы, буржуазные националисты[421].

Хотя коммунисты Ферганы в большинстве своем были стойкими членами Коммунистической партии Туркестана, опирались в своей деятельности на один из наиболее сильных отрядов рабочего класса, а также на передовые элементы городских ремесленников и кишлакской бедноты, но неопытность большевистской партийной организации Ферганской области, в целом созданной только к концу декабря 1917 г., отсутствие достаточной закалки, конечно, использовались в своих целях врагами Советской власти. Возникновению басмачества в Фергане способствовало и то, что сюда после победы Октября бежали из Ташкента многие представители контрреволюционных организаций: Краевого эсеро-меньшевистского совета (КРАСа), Краевого совета партии «Шура-и-ислам» и др. Именно на территории Ферганы в старой части Коканда в конце ноября 1917 г. была создана «Кокандская автономия», из недр которой вышли первые басмаческие банды.

Выясняя, почему именно Ферганская область стала в тот период центром басмачества, нельзя упускать из виду и ее географическое положение. В 1918 г. Ферганская область граничила на юго-западе с Бухарой, а на востоке — с Китаем. Бухара была центром мракобесия и реакции всей Средней Азии. С началом империалистической интервенции и гражданской войны в нашей стране территория Бухарского эмирата превратилась в плацдарм английской интервенции в Среднюю Азию, а правящие круги эмирата стали послушным орудием в руках англо-американского империализма. Умело используя контрреволюционные настроения эксплуататорских слоев Бухары и особенно духовенства, имевшего влияние на все духовенство Средней Азии, англо-американские империалисты стремились через них раздувать пожар басмачества. Территориальная близость Ферганы с Бухарой позволяла снабжать басмаческие банды через Бухару вооружением и уводить их туда на переформирование в случае поражения.

Общая граница с Китаем также использовалась империалистами для обеспечения басмаческих шаек оружием и для отвода их в случаях поражения и преследования частями Красной Армии.

Географическое положение Ферганской долины имело известное преимущество и для Советской власти: через границы Туркестана, в том числе Ферганы, не могли быть переброшены крупные силы интервентов. Поэтому империалисты оказывали помощь басмачам главным образом путем посылки им оружия, денег, инструкторов и агентов.

Таковы некоторые социально-экономические, политические и географические причины того, что Фергана стала центром басмачества в Туркестане в 1918–1920 гг. Пайпс же видел причину возникновения здесь басмачества исключительно в «колонизаторской» политике Советского правительства, санкционировавшего якобы погромы и разбои в Коканде, других городах и кишлаках Ферганы. Он также утверждал, будто басмачество в Бухаре