А после похорон он стал жить как жил, занимался своими делами, даже радовался. Корил себя, понимая, что не имеет права веселиться, когда брат умер, но все равно суета брала свое, и вскоре он почти забыл о потере. Прошел год, и, приехав на дачу, он полез на чердак за ракетками, вспомнил, как они играли с братом, и горе наконец догнало его.

Увы, прав батя Зейды, рана нагнаивается не сразу. Первые дни горькие, страшные, но не самые тяжелые. Будет еще хуже.

…Наташа встала:

– У нас есть место на кладбище, – растерянно сказала она, – там бабушка лежит…

Дина откуда-то знала, что сначала надо ехать на кладбище, брать разрешение на захоронение, а потом уже в загс и ритуальные услуги.

Ян взглянул на часы – время до полудня, они все должны успеть, и поежился от этой суетной мысли. Куда теперь торопиться, что бы они ни сделали, а Полину Георгиевну не вернешь.

В метро Ян поддерживал Наташу, опасаясь, что она упадет в обморок, а Дина, хмуро сдвинув брови, смотрела на схему метрополитена. Может быть, она тоже, глядя на прозрачные кружочки строящихся станций, думала, что Полина Георгиевна уже никогда не увидит их готовыми, не прокатится по новой ветке… А потом что-то будет строиться и меняться на земле, когда не станет их самих.

Оттого, что они были только втроем и молодые, у Яна появилось ощущение несерьезности происходящего. Ведь похоронами на его памяти всегда занимались взрослые, это была их прерогатива, а теперь что ж, получается, взрослый – это он? Наступила его очередь занять передовую линию между жизнью и смертью?

Кладбище старое, но малоизвестное, было обнесено высокой каменной стеной, словно крепость. Сходство усиливалось протекающей тут же узкой быстрой речкой с нависшими над водой кустами. Лед и снег теснились у берегов, а посередине быстро бежала, журча, черная густая вода, от которой поднимался легкий парок. Ян заглянул в приземистое здание кладбищенской конторы, где его встретил мужичок в ватнике, растоптанных кирзовых сапогах в рыжей земле и с совершенно бурым лицом. Он сказал, что сделать можно все, но нужны подтверждающие документы на участок.

Пришлось ехать домой к Наташе, искать там бумаги о захоронении. Дина сказала, что на всякий случай надо взять всю папку с документами, потому что мало ли что этим бюрократам еще в голову взбредет. Логикой они в своей работе не руководствуются, поэтому не угадаешь.

Вообще было в этой бюрократической круговерти какое-то милосердие, ведь за хлопотами и страхами, что из-за одной недостающей бумажки все сорвется, забывается, смещается из центра внимания сам предмет этих забот. Создается иллюзия, что ты все еще делаешь что-то важное и необходимое для родного человека.

Наташа еле держится на ногах, но все равно ей так легче, чем сидеть одной и понимать, что все кончилось.

Документы у Полины Георгиевны содержались в образцовом порядке, и разрешение на кладбище удалось получить без особых трудностей. Сообразительная Дина сказала Колдунову ждать на улице и правильно сделала. Как она потом рассказала, работник кладбища посмотрел на них очень внимательно, покашлял, но, видимо, сердце дрогнуло, и вымогать взятку у двух девчонок он не решился. Зато могильщик заломил совершенно несусветную цену, услышав которую, Ян крякнул и получил философский ответ «зима, земля замерзла. Хотите дешевле – идите в крематорий».

Наташа сказала, что мама была крещеная, и надо отпеть, пришлось ехать в Никольский собор, договариваться и там. Ян вдруг панически стал бояться, что они не сумеют все согласовать, что на время, свободное для отпевания, нельзя будет заказать автобус, а если они все-таки состыкуются, то на кладбище не окажется могильщиков. Он растерялся, но Дина взяла все в свои руки и решила быстро и ловко. Все деньги, которые у них были, в том числе от родителей Яна на кольца, перекочевали похоронным работникам и в церковь, и еще нужно было к пятнице собрать сто пятьдесят рублей могильщикам и накрыть на что-то столы.

Они вернулись домой. Наташа совсем не держалась на ногах от горя. Дина наскоро сварила суп, но Наташа не могла глотать. Ян знал, что такое случается от сильных переживаний, и не настаивал. Еле-еле ей удалось выпить две ложки сладкого чаю, потом Ян накапал ей дедовского валокордина и уложил в кровать, накрыв поверх одеяла еще своей шинелью, потому что Наташу начал бить озноб.

Вечером к ним постучались соседи и сказали, что поминки берут на себя. Столы накроют в кухне, благо ее размеры позволяют вместить хоть сто человек, надо только найти ребят, чтобы переставили мебель. Ян обещал это обеспечить, тогда полная седая женщина завела речь про кутью и блины, а он слушал так, будто это важно.

Совсем на ночь глядя приехал Вася, привез недостающие сто пятьдесят рублей. Ян с изумлением посмотрел на деньги, точно зная, что товарищу негде взять такую сумму.

– Бери-бери, – Вася засунул купюры ему в карман, – это за кабак.

– В смысле?

– За наш с Динкой кабак.

– А вы как же?

– Да нормально. Распишемся – и все.

– Вась, но вы не должны…

– Слушай, ну как я буду радоваться, когда у брата горе?

– Так а что поделаешь, если жизнь так устроена? – вздохнул Ян, задавая этот вопрос больше себе самому, чем Васе. – Все в ней переплетено, горе и радость, рождение и смерть. Вы ведь с Диной Полину Георгиевну даже не знали.

– Слушай, философия философией, но совесть тоже надо иметь! Бери, короче, деньги, а за нас с Диночкой не волнуйся. Летом у родителей так напразднуемся, что еще надоест.

– Я верну.

– Нет, не вернешь. Считай, что мы их пропили.

Два дня до похорон тянулись серым сном, будто Ян и Наташа оказались под водой или вне времени. Они почти не выходили из комнаты, которая еще ждала свою хозяйку, не зная, что она больше никогда сюда не вернется. Висели на стенах детские рисунки, из-под подушки, если присмотреться, выглядывал уголочек книги, которую Полина Георгиевна читала накануне вечером, на спинке стула висела ее большая цветастая шаль. Дина сказала, что надо занавесить зеркала, но в комнате было только одно маленькое, на внутренней дверце шкафа, и решили, что оно не считается.

Наташа бодрилась, вставала, готовила чай, прибиралась, звонила по всем номерам маминой телефонной книжки, сообщая о ее смерти, потом они с Яном ходили в магазин за продуктами для поминок.

Ян бы все отдал, чтобы помочь Наташе, хоть как-то облегчить горе, но любовь бессильна перед смертью.

Накануне похорон он поехал в морг с вещами Полины Георгиевны. Отдав санитарам пакет с одеждой и деньги, чтобы сделали все, как надо, он поднялся на кафедру, готовый получить нагоняй за прогулы. Но встретили его на удивление тепло. Присутствовавший в ординаторской начальник кафедры протянул ладонь для рукопожатия и сказал, что весьма доволен работой.

– Иногда, Ян Александрович, – улыбнулся он, – стоит блеснуть своим отсутствием для того, чтобы вас оценили по достоинству. Все шпыняли вас, Колдунов то, Колдунов се, а нет Колдунова – и вуаля! Работа встала.