у меня в синяках и ссадинах. Шея в укусах. Внизу живота редкая опустошенность, но с необычайной торопливостью усталая часть организма заявляет о готовности к новому испытанию, и оно не заставляет себя ждать.

Пир во время чумы! Ежедневная опасность провала, гибель моей семьи из-за рвения НКВД, неопределенность будущего, ужас ожидания новых нацистских заданий — все это вдруг уходит куда-то вдаль, не исчезает, но на некоторое время теряет значение. Мы много ласкаем друг друга и много говорим. Особенно разливается она. И я узнаю, что Лени любит меня только телесно. Душой, мыслями, мечтами она полностью отдана… фюреру!

У меня никогда не было такого соперника. Ревновать бессмысленно. Вряд ли фройлян Рифеншталь имеет шансы забраться к нему в постель. Вождь нации не снисходит до плотских утех. Или просто не способен. Я с каким-то извращенным удовольствием довожу до экстаза женщину, что спит со мной, но думает о другом, ведущем за собой целую нацию, а не только восторженную киношницу.

Она влюбилась в Гитлера, словно школьница в звезду синематографа, во время съемок «Триумфа воли». А когда кумир на премьере преподнес ей букетик сирени, упала в обморок от избытка чувств.

Меня это расстраивает. Понятно, что тысячи девиц боготворят фюрера. Но Лени, умная, образованная, реалистично воспринимающая многие сомнительные стороны немецкой жизни? И далеко не юная.

Она не в восторге от преследования неарийских наций. Сторонится быдла, что прорвалось к власти в кильватере Адольфа. Ненавидит Геббельса и некоторых других из верхушки Рейха. Но к безупречному образу вождя не налипает грязь.

Невольно провожу параллели… Нет! В моей юности было не так. Мы верили не только лично в товарища Сталина. Он — воплощение нашей коммунистической мечты, продолжение дела Маркса и Ленина. Мы обходились без мистического ореола, всяких валгалл-нибелунгов. До Сталина были герои борьбы с царизмом, Гражданской войны. Кто перед Гитлером, кого записать в историю НСДАП? Полудурка Хорста Весселя?! Лени рассказала про него неприличный анекдот.

Наш с ней роман подходит к концу очень быстро, и отнюдь не из-за вольнодумных высказываний, за которые я как честный офицер давно должен был сдать ее в Гестапо. Причину озвучивает дорогой дядюшка Вальтер. Однажды в середине рабочего дня раздается вызов в кабинет Отто Олендорфа, там они на пару с «родственником» закатывают меня в асфальт. Удивительно, группенфюрер даже встал на защиту подчиненного.

— Лени Рифеншталь тоже хороша. Граф, вы, очевидно, осведомлены об истории с ее прежним, гм, любовником, — Олендорф явно собирался произнести более грубое слово. — Не знаете? Она выбрала себе американского спортсмена, приглядела его на Олимпийских играх.

— Черного? — изумляется дядя.

— Белого хотя бы. Но американца! Мы проводили целую спецоперацию, чтобы женщина, вхожая к фюреру, не спала с гражданином враждебной державы, — он оборачивается ко мне. — Оберштурмфюрер! Вас это не извиняет. Попытайтесь думать головой, а не…

— Да, господин группенфюрер! — щелкаю сапогами от усердного чинопочитания, тем самым пытаюсь прикрыть хаос, овладевший мной изнутри. — Предлагаю представить это как превентивную меру по надзору со стороны СД за лицом, пользующимся доверием вождя.

— Ты издеваешься, племянник? — граф разъярен не на шутку. — Фюрер не желает, чтобы трахали женщин, которыми он интересуется!

Бедные избранницы… И с фюрером ни-ни, и на сторону не сходить. Пытаюсь насмешкой прикрыть дыру в душе, что пробили в ней два эсэсовца, отбирая у меня Лени. Совсем невесело. К богатой мозаике злоключений прибавляется еще одна утрата. Я точно знаю, что, даже захватив очередной финансовый куш, не смогу сбежать из Берлина с любимой. Она не уедет из города обожаемого фюрера! Этот треугольник разрушается только моим выходом из игры.

— Кстати, Валленштайн, — прессует меня шеф. — Почему вы прервали отношения с Элен Колдхэм?

— Не прервал… Мы часто видимся — на приемах, в опере, раз на ипподроме.

Дядя кивает. Лошади — его постоянная страсть. Наверно, как женщины до позорной болезни.

— Позвольте предположить, что ваш роман с Рифеншталь мешает выполнению задания, — продолжает Олендорф. — Приемы, опера? Пусть ваша комнатка снова трясется от женских воплей, только это будет английская агентесса, а не пассия Гитлера.

Он кривит рот, в укоризненном взгляде читается: мне бы такие задания на старте карьеры.

Знаю, в разведке нужные связи часто возникают на скомканных простынях. Но как же противно этим заниматься, если еще совсем недавно…

— Кстати, — вмешивается граф. — По моим данным, Элен собирается в Софию. Маркиз в Лондоне и застрял там. Случайная встреча в малознакомом городе запросто принесет плоды, если вы, молодой человек, постараетесь.

— Обязательно, — я обещаю это неискренне и, вздрюченный по самые помидоры, покидаю наконец начальственную обитель.

День спустя «родственник» сообщает о внезапном отъезде Лени для выбора натуры к очередному фильму. Она воздержалась от прощальной встречи. Не иначе, тоже пережила промывку мозгов. Мы расстаемся без слов, без выяснения отношений.

Обедаю с Элен в кафе. Болтаем ни о чем. Старательно избегаю политики, особенно разговоров об аншлюсе Австрии под лозунгом «Один народ, один Рейх, один фюрер!» Британцы выражают громкое «фи», но кроме сотрясения воздуха ничего не предпринимают. Девушке плевать на политику. Промелькнуло лишь, что на какое-то время Австрия закрыта для нее как место живописной натуры. Меня колет изнутри, слово «натура» тотчас наталкивает на мысли о Лени. Я не вспоминал о ней целых десять минут!

— Хочу попробовать морские пейзажи. Воистину романтично.

— Вернетесь в Англию?

— Увы, там слишком мрачно.

— Тогда Италия. Или другие союзные Рейху страны — Румыния, Болгария?

Англичанка морщит носик. Да, она слышала эти названия, но с трудом представляет — где они и имеют ли выход к морю.

— Болгария… Наверно. Мне рекомендовали.

Значит, дядюшкин источник не соврал.

— Когда же?

— Через месяц, не ранее. В середине марта побережье вряд ли живописно.

Я поддерживаю разговор о живописи, целую руку на прощанье по моде девятнадцатого века (в наше время преобладает легкое рукопожатие). Совсем не грущу, что «случайная» романтическая встреча отложена. Надо мной висит проблема важнее — никак не могу связаться с Демисом. Центр упорно молчит.

— А вы были в Болгарии?

— Не знаю, мисс. Моя служба настолько засекречена, что я не в праве даже с самим собой обсуждать, где пришлось побывать и что увидеть.

Она очаровательно смеется. Жаль, что факт очаровательности отмечаю машинально. Ее чары не затрагивают никаких струн в душе. Даже не возбуждают желания взнуздать и оседлать.

Глава 21. Слуцкий

Глава ИНО остался единственным начальником отдела в ГБ, заставшим времена Ягоды. Чистка пошла по второму кругу, исчезали сотрудники, переведенные в центральный аппарат НКВД при Ежове. Неприятные слухи поползли и о самом наркоме.

Он, чувствуя удавку на шее, пытался наносить упреждающие удары, стирал в порошок чекистов, способных свидетельствовать против него. Новые аресты напоминали сведение счетов. Слуцкий, никогда не бывший в фаворе