или возбуждения, но я знаю, что это потому, что женщина, стоящая рядом со мной, может поднять мое кровяное давление без усилий.

Уилл возвращается в вестибюль. — Мастер Маллиз, ваш отец готов.

— Секунду, Уилл. — Я смотрю вниз на кипящюю от злости Ваню. — Мне нужно идти. — Обходя ее стороной, я направляюсь к двери.

— Подожди.

Я замираю.

Ваня резко поворачивается и крадется ко мне. Ее каблуки стучат по земле, а бедра плавно покачиваются, как во сне. Она упирается мне прямо в грудь, заполняя мое личное пространство и заставляя меня отшатнуться.

Она продолжает двигаться вперед.

Поэтому я продолжаю пятиться, не уверенный, собирается ли она ударить меня, задушить или попытаться сломать мне руку, чтобы я не смог участвовать в гонке.

Ваня прижимает меня спиной к стене. Ее карие глаза вводят меня в транс, а руки хлопают по обе стороны от моей головы, загоняя в клетку.

Она так близко, что каждый раз, когда она выдыхает, меня обдает ароматом корицы.

Пульс в моих штанах доходит до самого черепа.

— Не смей, — ворчит она, — повредить себе что-нибудь, или я подожду, пока твои кости срастутся, и переломаю их снова. Ты меня понимаешь? Я не буду платить смешную сумму по медицинской страховке за сотрудника, который проработал всего два дня.

Я обвиваю руками ее талию и притягиваю ближе. Она ахает и прижимается ко мне. Ее грудь касается моей. Мои ноздри раздуваются, а сердцебиение учащается в режиме экстремальной сальсы.

Мои пальцы касаются ее подбородка, приподнимая ее голову.

Она прикрывает рот рукой. — Не смей меня целовать.

Я смеюсь и все равно притягиваю ее к себе, целуя в лоб. — На удачу. — Я подмигиваю. Отпуская ее, я ухожу в ночь.

Папа стоит под одним из фонарей гоночной трассы. На нем черный гоночный костюм, который ему очень идет. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он его надевал в последний раз.

Перчатки на его руках новые. На них нет следов ожогов, которые естественным образом появляются после нескольких часов сидения за рулем. Его шлем прижат к руке и бедру. Он поднимает ее, когда видит, что я приближаюсь.

— Папа. — Я строго киваю ему.

На его губах появляется хмурая складка. — Ты опоздал.

— Нужно время, чтобы выглядеть так красиво. — Я указываю на свой гоночный костюм, поворачиваясь, чтобы он мог оценить весь эффект.

Его глаза скользят по названию на обороте. — Я не принял тебя за кого-то сентиментального.

— Она была частью моей жизни. По крайней мере, более вовлеченной, чем ты. — Я натягиваю шлем на волосы. — Мы собираемся стоять здесь всю ночь и болтать или собираемся участвовать в гонках?

К нам подходит Уилл.

Папа бросает на него взгляд, а затем надевает шлем. Он ведет себя гораздо более плавно, чем я ожидал. Наверное, некоторые вещи похожи на езду на велосипеде.

— Надо было попросить Ваню стать девушкой с флагом, — размышляю я про себя. Затем фыркаю. Она скорее ударила бы меня флагом, чем гарцевала бы вокруг и уронила его на старте забега.

Папа садится в свою машину.

Я забираюсь в свою.

Запах бензина и турбонаддува наполняет мои ноздри. Каждый раз, когда я сажусь в гоночную машину, я практически слышу, как Олли шепчет мне на ухо, чтобы я не выжимал сцепление. Иногда я ненавижу гонки из-за того, насколько они сближают меня с моим братом. В других случаях это единственная ниточка, которая поддерживает во мне жизнь.

Я сжимаю пальцы на рычаге переключения передач и жду выстрела.

Пять.

Четыре.

Папин двигатель издает гортанный звук, когда он пробует педаль газа.

Три.

Я позволил своему собственному движку заглохнуть, доказав ему, что меня нисколько не запугать.

Два.

Огни над стадионом переключаются с красного на желтый.

Я крепче сжимаю пальцы на руле и делаю глубокий вдох. Мое сердцебиение замедляется до миллисекунды, пока я жду выстрела.

Бах!

Я вдавливаю педаль газа в пол и отрываюсь от линии старта. Мир размывается за моим окном, когда я веду машину со скоростью, способной содрать у кого-нибудь кожу с черепа.

Мы с дорогой становимся единым целым, и я беру инициативу на себя. Я дерзок до тех пор, пока на первом повороте папа не делает плавного поворота, который отправляет его стремительно вперед.

У меня отвисает челюсть.

Что за черт?

Теперь мы бок о бок. Я выворачиваю шею и смотрю на папину машину. Он одаривает меня дерзкой ухмылкой из-под шлема.

У старика есть хитрости.

К черту сохранение папиного эго. Я решаю не играть в игру в легком режиме и переключаю передачу. Двигатель реагирует плавно, открываясь для подачи большего количества топлива и выработки большей мощности.

— Юхууу! — Кричу я, обгоняя папу на втором круге.

Для празднования еще слишком рано, потому что папа включает турбонаддув и разгоняется до тех пор, пока не оказывается передо мной.

Я не позволяю себе паниковать. Папины приемы идеальны, но у меня есть то, чего нет у него, — мужество. Папа не позволяет себе рискованных действий, потому что он не такой парень. Но в этом его падение.

Я жду, пока мы не проедем половину последнего круга, прежде чем переключиться на турбонаддув. Машина рвется вперед с такой скоростью, что моя голова ударяется о спинку кресла.

Папа переключает передачу, чтобы не отстать, но притормаживает, чтобы затормозить на повороте.

Я нет.

Я быстро и жестко вписываюсь в поворот. Заднюю часть машины сильно дергает влево, когда я поворачиваю руль, пока он не начинает трястись. Визг шин и запах горящей резины ударяют мне в нос, когда я снова переключаю передачу и мчусь к финишной черте.

Папина машина заезжает за мной, но ясно, кто победитель.

Я вылезаю из машины и срываю шлем, победоносно ухмыляясь. Папа не торопится выходить. Осторожно ставя ноги на землю, он выпрямляется и шагает ко мне.

— Хорошая гонка, — неохотно говорит он.

Я предлагаю свою руку.

Он пялится на нее.

Я протягиваю ему руку. — Олли научил меня всегда демонстрировать хорошее спортивное мастерство. Не важно, с кем я выступаю.

Папа часто моргает. Его кадык ходит вверх-вниз, когда он берет меня за руку и качает. — Ты вписался в поворот, как сумасшедший.

— Ты вел машину слишком гладко для меня. Я должен был гарантировать победу.

— Хм.

Уилл приближается к нам. — Хорошая игра, мастер Маллиз.

Папа передает Уиллу свой шлем и уходит с трассы. Я не удивлен, что он уходит без дальнейших разговоров. Все мужчины Маллиз — злостные неудачники. У мамы часто болели руки, когда у папы находилось время поиграть с нами в игры.

— Помни о нашем уговоре! — Кричу я ему в спину.

Он поднимает руку в жесте с двумя пальцами. Я собираюсь предположить, что это означает, что он понимает и выделит средства как можно скорее.

Все еще широко улыбаясь, я поднимаю глаза на