Дэн стоял в одиночестве у стойки бара и потягивал свой коктейль «Ред Булл» кто знает еще с чем. На вкус он напоминал аспирин для детей, и пил он его только потому, что бармен обещал добавить в него кофеин и какой-то таурин, они должны были помочь ему продержаться бодрячком всю ночь.

Вдруг он заметил невообразимо высокую женщину в ярко-красном пышном парике — должно быть, это был парик — с розовой неоновой помадой на губах и огромными солнцезащитными очками в оправе из панциря черепахи. Она стояла посередине переполненного зала и кричала, сложив руки рупором:

— Дэниел Хамфри! Дэниел Хамфри! Это была Расти Клейн.

Дэн запрокинул голову назад, часто моргая. Кофеин и еще какая-то фигня, подмешанная в коктейль, наконец-то добрались до его мозга. Он поставил бокал и, спотыкаясь, направился прямо к женщине. Сердце его билось быстрее ритма музыки.

— Я Дэн, — прохрипел он.

— Вы только посмотрите на него! Наш новый поэт! Тебя уже все обожают! Восхитительно!

Расти Клейн подняла свои огромные очки, нацепила их на волосы. Огромные золотые браслеты, закрывающие ее костлявые запястья, загремели, когда она схватила Дэна и расцеловала в обе щеки. Ее духи пахли тягуче и кисло, как тунец.

— Я люблю тебя, дорогой, — промурлыкала она, крепко сжимая Дэна в объятиях.

Дэн отстранился от нее: он не привык к тому, чтобы его так тискали, особенно тот, с кем он только что познакомился. Он не ожидал, что Расти Клейн окажется настолько ужасной. Ее брови были выкрашены под цвет парика, и одета она была, как фехтовальщик: черная бархатная куртка с рукавами-бомбер и с лейблом «Лучше, чем голые», облегающая фигуру, и сочетающиеся с ней черные бархатные штаны, как у тореадора; нитка черного жемчуга касалась ее бледной, костлявой груди. — Я пытался написать еще несколько стихотворений, — заикаясь, проговорил Дэн. — Ну вы знаете… для моей книги.

— Замечательно! — крикнула Расти Клейн, целуя его снова и, возможно, размазывая ярко-розовую помаду по всему его лицу. — Давай как-нибудь пообедаем вместе.

— Вообще-то всю следующую неделю я в школе, но после… Я заканчиваю в половине четвертого.

— В школе! — закричала Расти Клейн. — Ты просто крут! Тогда попьем где-нибудь чаю. Позвони мне в офис и скала! Бакли, моему ассистенту, чтобы он все уладил. Мать твою, блин!

Она схватила Дэна за руку своей похожей на клешню рукой. Ее ногти были длиной как минимум сантиметров семь и покрашены в оранжево-розовый цвет.

— Здесь есть кое-кто, с кем тебе просто необходимо познакомиться.

Расти отпустила Дэна, чтобы обнять болезненного вида девушку с грустным вытянутым лицом и грязными светлыми волосами. На ее костлявом теле была только бледно-розовая полупрозрачная комбинация, а ее гладкие волосы, достающие до талии, были непричесапы, так что казалось, будто она только что встала с постели.

— Мистерия Бзик, это Дэниел Хамфри. Дэниел, это Мистерия Бзик, — громко замурлыкала Расти. — Мистерия, ты помнишь то стихотворение, которое я тебе давала прочитать? О котором ТЫ сказала… Мать твою, скажи теперь ему сама что ты тогда сказала. А теперь извините меня, мне надо пойти полизать задницу моему любимому дизайнеру, может, тогда он даст мне еще каких-нибудь халявных тряпок. Люблю вас обоих. Чао!

Сказав это, она заковыляла в своих черных туфлях на двенадцатисантиметровых каблуках.

Мистерия моргала большими уставшими серыми глазами. Складывалось впечатление, что она всю ночь не спала и мыла полы, как Золушка.

— Твое стихотворение спасло мне жизнь, — разоткровенничалась она. Голос у нее был низкий и хриплый.

Высокий узкий стакан с ярко-красным зельем был втиснут в ее бледную руку.

— Это кампари, — сказала она, заметив его взгляд. — Хочешь попробовать?

Дэн не пил ничего, не содержащего кофеина. Он отрицательно покачал головой и сунул под мышку свой черный блокнот. Затем прикурил «Кэмел» и сделал глубокую затяжку. Что могло быть лучше? Теперь, даже если бы он не нашелся, что ей сказать, у него было хоть какое-то занятие.

— Так ты тоже поэт? — спросил он.

Мистерия опустила палец в стакан и затем облизала его. От кампари уголки ее рта были красного цвета, словно она только что съела вишневое мороженое.

— Я пишу стихи и короткие рассказы. А сейчас работаю над романом о кремации и преждевременной смерти. Расти говорит, что я очередная Сильвия Плат, — ответила она. — А ты?

Дэн пригубил из своего бокала. Он не очень-то хорошо представлял, что она имела в виду под преждевременной смертью. Разве наступает ког-

нибудь время, когда пора умирать? Он подумал, что ему стоит написать об этом стихотворение.

I [о ему не хотелось красть материал Мистерии.

— Говорят, я новый Ките.

Мистерия снова опустила палец в бокал и об-лизнула его. — Какой твой любимый глагол? Дэн сделал еще одну затяжку и выпустил дым в шумную толпу. Он не знал, почему так получилось: из-за того ли, что он находился в клубе, или из-за музыки, из-за кофеина с таурином, но, разговаривая о словах с девушкой по имени Мистерия, чью жизнь он спас, он чувствовал себя так бодро и так хорошо. Ему все это было просто по кайфу.

— «Умирать», наверное, — ответил он, допи-

вая коктейль и ставя пустой бокал на пол. — Глагол «умирать». Он знал, что это, должно быть, прозвучало так, будто он хотел произвести на нее впечатление. Она все-таки писала книгу о преждевременной смерти и кремации. Но это была сущая правда. Почти во всех его стихотворениях кто-нибудь умирал. Умирал от любви, от ярости, от скуки, от восторга; кто-нибудь засыпал и никогда не просыпался.

Мистерия улыбнулась:

— У меня тоже.

Ее серые глаза и худое, вытянутое лицо были удивительно красивыми, но его портили зубы, такие кривые и желтые, будто она никогда в жизни не была у стоматолога.

Она схватила с подноса официанта еще один коктейль «Ред Булл» и отдала его Дэну.

— Расти говорит, что скоро поэты станут востребованы, как кинозвезды. Когда-нибудь мы оба будем разъезжать на собственных лимузинах, и у нас будут личные телохранители.

Она тяжело вздохнула:

— Как будто это облегчит нам жизнь.

Она подняла свой бокал и стукнула им по бокалу Дэна.

— За поэзию, — решительно объявила она. Затем схватила его за затылок, притянула его голову к себе и раздавила его губы в крепком поцелуе со вкусом кампари.

Дэн знал, что ему следовало бы оттолкнуть Мистерию, запротестовать, сказать, что у него есть девушка, которую он любит. Ему не должны были понравиться приставания странной, практически раздетой девицы с желтыми зубами. Но ее губы были сладкими и одновременно кислыми, и ему хотелось понять, почему она была такой печальной и такой уставшей. Он хотел открыть ее, так же как он открывал совершенные метафоры, когда писал стихи, а для этого он должен был продолжать целоваться с ней.