Сабине мама Валя, а по уголовной, что давало ей кучу преимуществ. Ей, конечно, тоже жилось несладко, и у нее часто не было денег даже на хлеб, но прятаться ей не приходилось, и загонять ее в детский дом никто не собирался. В этом году она должна была закончить школу, но решила больше не портить глаза над учебниками, остригла свои рыжие косы, сделала перманент и «загуляла». У нее появились новые платья и новые друзья, с которыми я не хотела бы встретиться ночью в подъезде.

Она поскреблась в дверь, и я ее впустила, хоть Сабина строго приказала мне из спальни никому не открывать.

– Линка, – прошептала Шурка свистящим шепотом, который был громче всякого крика, – пойдем со мной! Говорят, на макаронной фабрике все склады открыли, бери сколько хочешь, хоть на целый год!

Больше всего я удивилась тому, что она обратилась ко мне как к равной и даже по имени – ведь до сих пор она меня вообще не замечала и имени моего вроде бы и знать не знала.

– Как это – открыли склады? – не поверила я. – Кто открыл?

– Ну, может, не открыли, а просто замки посбивали, да какая разница – того, кто это сделал, там давно уже нет. А макарон, говорят, полно, их всех только на грузовиках увезти можно. И охраны нет никакой.

– А при чем тут я?

– Тебе что, жрать не надо? Скоро немцы придут, бабушка говорит, они нас кормить не станут. Так что пошли! Мне одной что-то идти не хочется!

– Лина, Линочка, никуда не ходи! – взмолилась из спальни Сабина, но я уже вытаскивала из-под кровати мамывалин рюкзак. Лучше было пойти с Шуркой за макаронами, чем сидеть беспросветно в мертвой квартире. Я наспех надела клетчатое Евино пальто, которое давно уже стало моим, и мы с Шуркой весело поскакали по лестнице. День был прекрасный, хоть и холодный, – только что прошел хороший дождик, и теперь во все небо светило нежаркое осеннее солнце. Улицы были странно пустынны, город словно вымер – никто никуда не шел и не ехал, и только пушки грохотали и ухали где-то совсем рядом.

– А как мы донесем эти макароны до дома? – спросила я Шурку, когда мы бежали по крутому Газетному переулку вниз, к Дону, где несколько лет назад построили макаронную фабрику.

– Это вопрос, – согласилась Шурка, – много мы на себе не дотащим. Нужен транспорт.

Мне стало смешно:

– Какой к черту транспорт, грузовик, что ли? Или мотоцикл?

– Ну, не мотоцикл, так что-нибудь попроще, – отмахнулась от меня Шурка, зыркая глазами во все стороны. Глаза у нее были, как у кошки, не глаза, а глазищи, – зеленые и прозрачные, они все время бегали из стороны в сторону, стараясь ничего не пропустить.

– Ага, вот эти, с ребеночком, удрали. – Палец ее показывал на террасу первого этажа, где на веревке висели мокрые детские носочки и штанишки. – Так что можно их квартиру проверить.

– Откуда ты знаешь, что удрали?

– Если б не удрали, они бы эти детские вещички не оставили на дожде мокнуть.

Поражаясь справедливости Шуркиного суждения, я пошла за ней, словно на привязи:

– А как мы в эту квартиру попадем? Ведь она заперта.

– Ну и что, что заперта? Я любую квартиру могу запросто отпереть. Вот полюбуйся, отмычки, – Шурка вынула из кармана две кривых отвертки и крючок на цепочке, – мое наследство от дорогого вора-папочки, чтоб ему все кости переломало.

Я с восторгом и ужасом следила, как она, ловко орудуя своими отмычками, в два счета отперла чужую дверь. Мы ввалились в пустую квартиру, явно небогатую, всю захламленную наспех брошенными вещами, – видно, хозяева очень спешили ее покинуть. Мы не нашли там никакого стоящего транспорта, кроме игрушечного грузовичка на веревочке.

– На нем больше одного кила не увезешь, – вздохнула Шурка, и мы побежали дальше, заглядывая то в одну, то в другую подающую надежды квартиру, пока наконец не наткнулись на отличную детскую коляску, синюю, кожаную, на четырех колесах.

– Вот это транспорт! – восхитилась Шурка. – И как они такое добро бросили? Наверно, евреи.

– Почему евреи? – я даже задохнулась от обиды, будто меня ударили под дых.

– Да чего ты, Линка? – удивилась моей обиде Шурка. – Что тут обидного? Если очень спешили, значит, евреи. Или ты не слышала, что немцы убивают всех евреев без разбора?

– Я слышала, но не верю.

– И напрасно не веришь. Лучше бы верила и уговорила свою Сабину уехать, пока не поздно.

– Я боюсь, уже поздно.

– Никогда не поздно, пока не убили, – мудро завершила Шурка, выкатила коляску на улицу, и мы помчались к макаронному заводу.

Оказалось, что все же иногда бывает поздно даже в таком простом деле, как макароны. К нашему приходу все макароны уже растащили и склады стояли пустые, зияя распахнутыми воротами.

– Не может быть, чтобы ничегошеньки не осталось, – заупрямилась Шурка. – Давай порыщем-поищем.

Я спорить не стала, я уже поняла, что Шурка будет искать хоть до утра, но с пустыми руками домой не вернется. Мы заглядывали во все углы, мы ползали по всем цехам и конторам, мы осматривали умывалки и уборные и нашли-таки целый ящик макарон, затиснутый в уборной за толчок. Видно, кто-то из рабочих спрятал его заранее, а забрать не смог – или не захотел: какой был смысл уносить один жалкий ящик, когда открыли склады?

Шурка ликовала:

– Как там в песне поется? Кто ищет, тот всегда найдет!

И мы отправились в обратный путь с ящиком в коляске, распевая на два фальшивых голоса: «Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!»

Рената бы наше пение не одобрила, но нам было плевать на Ренату – мы обыграли врага и везли в коляске свой маленький выигрыш.

Однако долго петь и радоваться нам не пришлось. На углу Московской нам преградили дорогу два парня в ватниках, у одного через плечо висела винтовка.

– Вы что тут везете, гражданочки? – спросил тот, что без ружья.

– А вы кто такие, чтобы вопросы задавать? – дерзко огрызнулась Шурка.

– Мы – гражданская оборона. Охраняем город от разбоя и грабежей, – ответил тот, что с винтовкой.

Шурка смело толкнула коляску прямо на него:

– Что ж, валяйте, охраняйте! А мы пойдем.

Но номер не прошел – он схватил ручку коляски своей грубой лапой:

– Никуда вы не пойдете, пока я не проверю, что у вас в коробке. А ну, посмотри, что там, Степанов.

Степанов вытащил из кармана складной нож и одним ударом пропорол картон – из дыры выскочила горсть