Додумать начальник не дал. Выдал новое указание:

— Да, еще прессу обеспечь. Каролина проведет выставочный матч и два открытых урока. И начиная с четверга — чтобы на ВИП-корте никого.

Хотела Арина напомнить: любой турнир планируется — минимум за месяц. Любители, особенно в Америке, тоже имеют свой schedule[21]. А ближайшие выходные у организованных американцев железно спланированы. Так что целых шестьдесят четыре человека — да безо всякой рекламы — не придет. От силы шестнадцать.

Но Людоед и здесь опередил:

— Полную сетку не наберешь — отвечать лично будешь.

И бросил трубку. Даже на краткий американский bye[22] не разорился.

Арина так и осталась сидеть с открытым ртом. Явно не своими устами говорил шеф. Вот она — месть Каролины. Пусть администраторша сядет в лужу, ибо за четыре дня организовать турнир никак невозможно. Что теперь делать? Прямо сейчас отправить шефу письмо, что она увольняется? Нельзя. Людоед взбесится. Да и Каролина все силы приложит, чтоб ее не по собственному, а по статье выгнали.

Мама в детстве сказки читала, когда героиням, всяким падчерицам нелюбимым, давали подобные, невыполнимые задания. Но тем всегда помогали: феи, какие-то волшебные куколки, коровки — в левое ухо влезь, из правого выберись: все будет сделано. А ей к кому бежать? Инга Матвеевна ответит сразу: «Невозможно!» Американского менеджера — с его национальной страстью к планированию — вообще инфаркт хватит.

Думай, третья скрипка.

Арина в отчаянии уставилась в плотно разграфленное расписание.

Хочу домой! К маме! На диван!

Но шестеренки уже закрутились: «Есть городские корты. Две академии по соседству. У местной средней школы два грунта. Юных олигархов туда не выгонишь, а обычных студентов — придется отправлять. Пару классных экскурсий придумать на выходные. Кто-то точно искусится. С удовольствием прогуляет тренировки».

К вечеру, когда отправилась к Инге Матвеевне, расписание уже перекроила. А еще успела написать в пару газет, на городской телеканал. Сделала рассылку всем любителям, кто когда-либо играл на их кортах.

— Шестьдесят четыре все равно не будет, — предрекла спортивный директор.

— Давайте две сетки на шестнадцать, — предложила Арина.

— Людоед нас сгрызет.

— А мы еще столько же юниоров наберем. Возраст от двенадцати до пятнадцати. «Академики», местные — пусть все приходят.

— Явится пять «чайников». А спортсменам зачем играть, если рейтинговых очков не дают?

— А мы им призы. Девчонкам — сертификаты в спа-салон. Парням — бесплатный пейнтбол. И вообще будем везде рекламировать — не турнир, а «праздник тенниса». Можно местную рок-группу позвать, фуршетик устроить. Фейерверк — ближе к вечеру. Все деньги, да, понимаю — но иначе никак не выплывем.

— Ты и так не выплывешь, — предрекла Инга Матвеевна.

— Я все равно хочу уйти. Но — как Пит Сампрас. Выиграю «Большой Шлем» и сразу объявлю о завершении карьеры.

— Удивляюсь, прямо, Арина, — пристально взглянула на нее спортивный директор. — Ты наконец стала что-то из себя представлять.

— Это все ваше влияние! — подольстилась администратор.

Возвращалась к своей стойке и гадала: «А что со мной действительно происходит? Людей бояться перестала. Организовывать — научилась. К начальству — тоже умею подлизываться…»

Что за контраст с прошлым годом! Тогда — в жарком июне, на родине! — Арина сидела букой в своей оркестровой яме, вечерами смотрела в душной комнате телевизор и абсолютно никуда не стремилась. Но сейчас ощущение: будто вечная депрессивная осень на сердце навсегда сменилась разноцветьем лета.

«Пусть подольше бы так!»

* * *

Арина работала «в теннисе» уже четвертый месяц, знала всех ведущих игроков, термины, счет, много тонкостей. Но безумную страсть к победе — ради чего живут все спортсмены (любители, профессионалы — не важно) — понять так и не смогла. Почему людям настолько важно услышать «гейм, сет, матч и собственную фамилию»? Разве стоит минута триумфа (прыгают, плачут, падают плашмя или на колени) — недель и дней мучительных тренировок, огромных усилий, немалых денег?

Даже у Инги Матвеевны спросила. Та лишь усмехнулась:

— Ты в теннис не играешь и никогда не поймешь.

Да, Арина не понимала. Но очень жалела проигравших. Все вокруг посмеивались, когда парни рыдали, а у нее сердце щемило.

И сейчас — к празднику тенниса — она, в страшном секрете от остальных, приготовила для всех побежденных призы. Каждому полагался кубок — даже более красивый, чем победителям. И грамоты: «За волю к победе».

А еще поставила палатку с цветами и дала продавщице указание: тем, кто проиграл, — букет бесплатно.

— Полностью противоречит духу тенниса, — прокомментировала Инга Матвеевна.

Но Людоед, благодушный, что все пока идет гладко, защитил:

— Людям понравится.

Атмосфера действительно получилась не нервная, как на всех турнирах, а расслабленная, веселая, праздничная.

Шестьдесят четыре спортсмена не набиралось никак, и Арина — в последний момент! — пригласила участвовать семейные пары. Идея нашла живой отклик — сетка на шестнадцать человек сформировалась за сутки. Причем не только супруги играли, но и отец с дочерью, мама с сыном. А самая колоритная команда — журналисты от восторга с ума сходили — кругленькая бабуля лет шестидесяти и долговязый шестнадцатилетний внук.

Местный band грохотал рок-н-роллом, громкоговоритель то и дело зазывал:

— На третьем корте встречаются президент городского отделения Сити-банка и мэр!.. На седьмом корте мастер-класс дает неподражаемая Каролина Клинн!

Для детей натянули специальные сетки, снабдили юное поколение крошечными ракетками и плюшевыми кругляшами. Тренеры академии отчаянно создавали видимость, что малышня действительно перебрасывает мячи. Подростки, под руководством фитнес-инструкторов, соревновались в эстафете. Спортсмены — в перерывах между матчами — стояли в очереди на бесплатный массаж или подходили к специальному устройству измерить скорость своей подачи.

Людоед сиял. Каролина кисло улыбалась. Арина едва с ног не падала — пошли вторые сутки без сна — и вяло думала: «Похоже, я выкрутилась».

Она в очередной раз обежала академию, проверила, подбодрила — и, наконец, плюхнулась в шезлонг. Заслужила три минуты покоя после сорока восьми часов непрерывной нервотрепки.

Закрыла глаза. Бриз ласкал разгоряченные щеки. В голове все плыло. Может, поставить будильник, чтобы сработал минут через двадцать, и кратко, как Штирлиц, вздремнуть?