«Блин, бежать по лесу, да еще и с хромоногой старухой, бессмысленно», – подумал Калин, потому трусцой припустил вокруг обросшего камня, выискивая более удобное место для подъема наверх.

Влезли с грехом пополам.

Сам-то он быстро вскарабкался, а вот бабку еле затянул. Взора кряхтела, скрипела, охала и нецензурно бранилась. Мальчик в своей насыщенной опасными приключениями жизни слышал многое, но так лихо отпускать матерные эпитеты даже бывалым рейдерам не удавалось. Калин старательно тянул бабульку за клюку все выше и выше, мало ли какая прыгучесть и рост у этих кабанчиков вдруг определятся, а сам прилежно наматывал на ус услышанное. В жизни все может пригодиться, и даже такая вербальная наука полезна, если применить ее по уму.

Родитель пожаловал, не утрудив обидчиков родного чада долгими ожиданиями, оповестив свое приближение громким треском ломающихся веток и валежин. Заслышав стремительное приближение зверя, бабка охнула, с проворством макаки вскарабкалась выше Калина, на самый дальний выступ и, несмотря на остроту ребер, вцепилась в него мертвой хваткой всеми конечностями, задрав предварительно длинную юбку выше колен, чтобы не мешалась при движениях.

Посмотрев на бабульку с восхищением, Калин эпично изрек:

– Взора, теперь я буду называть тебя Джек Воробей! – и, усмехнувшись, добавил: – Нет, капитан Джек Воробей! – сам же и рассмеялся своей шутке.

Бабка открыла уже рот, чтобы в ответ выдать очередную словесную загогулину, как из глубины леса стремглав вылетело нечто страшно массивное и очень сердитое.

О том, что это представитель «отряда свинорылых», говорила лишь морда и характерное для этих животных усердное хрюканье, как, впрочем, и гон.

Трехметровая в длину туша, упакованная в шкуру с иглами, возвышалась над землей метра на полтора. Морду, всю в шипастых наростах, украшал бурый пятак не меньше блюдца размером, из пасти торчали загнутые вверх резцы длиной с руку Калина. Желтые свирепые зенки и костяной гребень по позвонкам зверя дополняли жуткую картину.

С налипшими на шкуре обломками веток и листьями хищник яростно уставился маленькими, злыми глазками на людей и, злобно хрюкнув, бросился к камню.

Эволюция сделала этих животных гораздо опаснее и сильнее прежних, но, к счастью, не умнее. Кабан с разгону треснулся лбом о камень и, забуксовав задними копытами, попытался сдвинуть препятствие с места, а после он принялся бегать вокруг, грозно хрюкая и подрывая землю у подножия скалистой глыбы. Калин наблюдал сверху эти скачки спокойно, чувствуя себя в безопасности, чего нельзя было сказать о Взоре. У старой женщины, видимо, истощились силы, и она отчаянно цеплялась руками, сдирая кожу в кровь, скребла ногами в попытке удержаться, но, все равно, съезжала вниз. На землю и на голову беснующегося зверя посыпались мелкие камешки. Кабан зашевелился еще активнее и, найдя самый пологий край глыбы, попытался вскарабкаться к вожделенной еде.

Вот теперь и Калин занервничал и от души позавидовал Взоре: она-то находилась на полметра выше, чем он. А кабанчик уперто подбирался все ближе и ближе, в раскорячку скользя копытами по голому камню, он все же находил опору и, помогая себе бивнями, покорял очередной отрезок «Эвереста».

Невнятное бурчание Взоры с каждым новым рывком животного становилось все громче и набирало скорость произношения. Теперь Калин отчетливо слышал молитву-скороговорку о спасении и защите от страшного вепря.

«Молитвы Богам – это, конечно, здорово, но надо и что-то делать, ну, хоть что-нибудь», – думал мальчик, уже изрядно нервничая, и, ободрав с камня пласт мха, в бессильном отчаянии швырнул его в животное.

Боги помогли или удачная случайность, но так совпало, что мох ляпнулся на глаз вепрю именно в тот момент, когда тот в очередной раз рванул свое тело вверх, и инстинктивно мотнув головой, зверь врезался бивнем в камень, оступился и… повис.

Визг мгновенно раздался такой пронзительный, что заглушил даже бабкины мольбы. Бивень застрял в расщелине, и кабан, неистово колотя всеми конечностями, надсадно оглушал округу воплями боли и паники, дрыгаясь и пытаясь нащупать опору.

Вдруг глухо хрустнуло, и вепрь как с горки скатился вниз. Грохнувшись задом о землю, перевернулся на спину и закружил волчком, визжа еще громче и богато орошая зеленую траву бурыми брызгами. Кусок его бивня остался торчать в скале, а из места слома под самым пятаком, фонтаном хлестала кровь. Секач кувыркался и оглушительно визжал от боли, а бабка уже во все горло верещала свою молитву. От такой какофонии у мальчика уши свело в трубочку. Совсем скоро хрипели и сипели оба: и бабка, и кабан. Первая – от усталости, а второй от кровопотери. Успокоился первым, а затем и упокоился кабан. Старуха же, перейдя на сиплый шепот заядлого спившегося бомжа, благодарила Богов за спасение и обещала им богатые жертвоприношения, как только доберется до Храма. Дождавшись, когда жестокая агония прекратится, Калин лихо съехал вниз уже с ножом наизготовку, а Взора, упершись в выступы ногами и спиной, попыталась вынуть бивень, дергая его и раскачивая в расщелине.

Калин обошел вокруг бездыханного тела на почтительном расстоянии, подобрал бабкин посох, оброненный в панике, и пару раз тыкнул им в вепря. Реакции ноль – животное сдохло.

Еще раз глянув на бабку, усердно дергающую клык из камня, Калин негромко сказал:

– И сдался он тебе. Да брось, не видишь, что намертво засел.

– Эдакий ты вумный, – заскрипела Взора охрипшим голосом. – «Брось!» Нормальные люди таким сокровищем не разбрасываются. Неужто не знаешь, какова цена ему на торге? Вепрятина сама по себе вообще крайне редкая добыча, и мясо это довольно дорого, зубы и шкура еще дороже, а бивни так и вовсе золотой монете равные! Убить этого зверя очень сложно потому, что кожа прочная да игольчатая. При ударе от них все отскакивает, что от застывшего варева из прыгучей лозы, но есть слабое место у вепря – бивни. Они крепче шкуры, но, если удастся обломить, то зверь изойдет кровью и очень быстро издохнет, потому что жила жизни у них именно в бивнях запрятана, а шкуру ты можешь попортить ему не раз и не два, но не убить, а лишь разозлить еще больше.

Сокровище свое Взора все же выдернула из камня и с охами, ахами и матерной бранью спустилась на землю.

Второй зуб она тоже попыталась сломить: и клюкой своей с размаху колотила, и даже прыгала, взобравшись на бивень с ногами и держась за плечи Калина. Тщетно. Прочная кость поддаваться и не собиралась, а люди потратили свое время впустую. Тогда, раздосадованная, она велела бросить тушу и поскорее убраться подальше, пока не пожаловали на шум родственнички или кто-нибудь еще страшнее. Но Калин просто не смог уйти с пустыми руками, особенно, после бабкиного просвещения о ценности их добычи – жаба не дала. Под заковыристые выражения и угрозы старухи он наскоро расчленил хрюшку и, закрутив в широкие листья, впихнул самые хорошие куски мяса в свой мешок, срезал пару широких полос игольчатой шкуры, а остальное оставил на поживу лесным жителям.

Нагруженный, как ишак, Калин двинулся в путь.