— Зажигалка, да ты секси! — сказал он, изумленный, глядя, как Горынышна, любуясь собой и кокетничая, толстожопо косолапит по столу. — Вот она, Моревна-то, как Кощея-то взяла! Хитростью! Глотай, Маняша, и погнали! Кощей теперь никуда от нас не уйдет!

Легко сказать — погнали. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Марьванна ощутила это сполна, пригубив пойло от Моревны, точнее отхлебнув добрый глоточек. На вкус это было точь-в точь медицинский чистый спирт. Губы, рот, пищевод Марьванны тотчас ободрало до мяса и безжалостно стянуло в куриную жопку. Жертва доброго колдовства могла только изумленно мычать, задыхаясь и рассматривая причудливый мир вокруг себя, который терял свои привычные очертания и становился враждебным.

Марьванна, шатаясь как подбитый самолет с раненым летчиком на борту, кое-как поднялась на ноги, чувствуя под ногами качку тонущего «Титаника». Хитрый рецессивный ген, сообразив, что волшебное зелье полностью сломило волю Марьванны к сопротивлению, торжествуя, орал похабщину, и подбивал развратно влезть на барную стойку, словно Ленин — на броневик. Оттуда полагалось произнести пламенную речь, назвав всех своими именами, без стеснения и экивоков, и подкрепить ее зажигательным танцем, если кто слов не понимает и предпочитает загадочный язык тела!

Но кот, падла, вцепившись зубами в полу платья Марьванны, повис на ней толстой прищепкой, и заставил ее усесться обратно на стул, который она поймала задницей с превеликим трудом, едва не приземлившись с первых двух попыток на пол. Там, отдышавшись и кое-как сфокусировав зрение, Марьванна тихо пережила первый приход и первую фазу превращения.

— Маняша, ты огонь! — проорал кот, раскрывая рот и срываясь с ее платья. — Маняша! Это ж живая вода, наверное!!!

Зелье работало немного странно и весьма выборочно и точечно, но то, что оно делало, было со знаком качества. Марьванна ощутила неимоверный зуд в ногах, словно треклятый грибок обглодал ее по колено. Опустив взгляд, она увидела, что ее ноги молоды, стройны, как лет этак сорок назад. Ноющий с утра радикулит как будто прошел, а морщины на лице рассосались. Заколосились кудри буйные и вроде как со скрипом и нехотя вернулись на свои места давно павшие бойцы — зубы. Марьванна недобро, привычно-желудочно захохотала, понимая, что с ней происходит. Локально и точечно к ней возвращалась молодость, ее давали в разные части тела как отопление по осени в разные районы — хаотично и непоследовательно. Но ведь давали!

Котовое «Погнали!» звенело в ушах неукротимой Марьванны словно генетичекая программа в мозгу у муравьев, побуждающая их вкалывать. В ответ на это эхом каталось по черепу Маьванны пионерское «Всегда готов!». Оно побуждало к решительным действиям, и рецессивный ген, полностью взяв власть в свои руки, решил, что помолодевшая Марьванна погонит никак не иначе, как на коне!

— Карету мне, карету, — скомандовала Марьванна, медленно приходя в себя.

Но кареты не было.

Тогда озорная Марьванна решила, что карета — это пережитки буржуйского прошлого, а вот ко-о-онь… Взгляд стремительно молодеющей Марьванны упал на артистов, недавно подвергшихся воспитанию, и она решила, что им мало досталось, и воспитание сию минуту надо продолжить.

— Дай-ка мне, кот, — хмельным голосом разбитной ведьмы скомандовала Марьванна, чьи волосы потемнели и сами свились в толстую девичью косу, а синие глаза стали ясными и дерзкими, точь-в-точь как на портрете, так поразившем воображение Кощея Трепетовича, — меч-кладенец мой верный!

Услышав это, несчастные трансвеститы нервно встрепенулись и заметались, словно тараканы по кухне при включённом свете. Но меч-кладенец уже был превращен злой волей отчаянной Марьванны в долгий хлыст, и хлыст этот, звонко щелкнув, очертил круг вокруг сбившихся в кучку перепуганных артистов-страдальцев.

— Я сделаю из вас людей! — кровожадно пообещала Марьванна, но поступила почему-то с точностью наоборот. Хлыст ее, хищно щелкнув еще раз, ожег спину Генки, и тот, жалобно заржав, вдруг обратился в громадного черного жеребца в звездах, и Марьванна, хищно как Тарзан на баобаб, запрыгнула на его широкую лоснистую спину.

— За что?! — рыдал малым дитем Генка, стуча блестящими копытами и встряхивая долгой роскошной гривой, выстриженная проплешина в которой была совсем незаметна. — Я же ничего не сделал… Я же… как же…

— Послужишь мне верой и правдой — верну тебе облик человеческий, — сурово пообещала новоявленная ведьма Марьванна. — Глядишь, поработаешь в шкуре скотины — так и поймешь, как хорошо человеком-то быть. Труд, он, знаешь, облагораживает.

Генка понурился, опустил голову, грустно шмыгая широкими лошадиными ноздрями.

— Маня, а мы?! — закричал кот, напуганный такой решимостью Марьванны. — А мы как же с клубком и Горынышной?! Красоту она навела, но летать-то не научилась!

Горынышна, подтверждая его слова, изо всех сил лупила крыльями, но они с непривычки не могли поднять роскошный лопез новоявленной драконицы.

Марьванна, вцепившись в гриву жалобно ржущего коне-Генки, сверкнула синими молодыми очами, грозно обвела взглядом зал, выглядывая уцелевших, и хлыст ее ожог притаившегося за кадкой с декоративным растением изящного Кацмана. Тот с визгом вылетел из своего укрытия, на ходу обрастая серой шерстью, ушами и хвостом. Накладные груди его отчего-то съехали на спину и трансформировались в пару горбов, и оторопевший кот с изумлением рассматривал новоявленного конька-горбунка, несчастного и голосящего, как голодный осел.

Трансвеститы ржали.

— Почему-у-у? — брыкаясь задними копытами, верещал нервный Кацман. — Что за несправедливость?!

Но разбираться было поздно; от обморока отходил Тихонов, почесывая макушку пятерней. Кот, шикнув на орущего Кацмана, закинул меж его горбов Горынышну и клубок, вскочил сам, и они погнали.

***

Гнала компания конкретно и с единственной целью: Марьванну привести в порядок и нарядить, а затем догнать неверного Кощея и поразить его в самое сердце стрелой Амура, или сковородкой в темечко — смотря что доходчивей объяснит ему положение вещей и покажет истинные ценности.

Но вот закавыка: уже пряча свои транспортные средства в полыни за трансформаторной будкой близ своего дома, понадежнее привязав вороного красавца-Генку в самом густом бурьяне, Марьванна вдруг сообразила, что переодеваться-то ей не во что. То есть, конечно, у нее полным-полно было нарядов, но все они — и черные длинные юбки, и блузки с шикарными бантами на груди, — все они были из разряда «зачехли на даче бабушкин шкаф на зиму» и «мода для крупного педагога с сорокалетним стажем».

Помолодев и похорошев лицом, Марьванна избавилась и от балласта в виде пятого гордого размера груди и могучей, как у мамонта, талии. Так что надень она свой знаменитый, как у Леопольда, бант — он повис бы сиротливо у нее где-то в районе пупка, словно пропеллер у Карлсона, надевшего штаны задом наперед. Юбка не удержалась бы вовсе, даже если б ее натянуть до подмышек. Смех, да и только.