«Дорогой папулечка! Я уехала к Борису. Не скучай! Целую, Ольга».

Нил Семенович мешком осел на стул. Он сразу понял, к кому его студентка укатила в Минск. Значит, соврала ему, когда сказала: не страдает по Коровке. А, может, вовсе не страдала, и у нее с тем парнем вспыхнула любовь. На сердце стало тяжело и грустно. Любящий отец единственной дочери, он не заметил, как девочка подросла и завела себе мужчину…

Ковалев прошел на кухню, достал бутылку коньяка и выпил пару стопок, закусив их яблоком. Затем почистил зубы и лег в постель. Завтра разберется, сегодня поздно. К тому же Ольга, возможно, еще едет в поезде в столицу БССР…

Утром Нил Семенович еще до службы позвонил Коровке – по справке, назвав фамилию и имя с отчеством абонента в Минске.

– Алло? Я слушаю, – раздалось в наушнике.

– Борис Михайлович?

– Я, – ответил абонент.

– Здравствуйте. Беспокоит вас Нил Семенович Ковалев. Скажите, моя дочь сейчас у вас?

– Да, – подтвердил Коровка. – Но передать ей трубку не могу – принимает душ. Сказать: пускай перезвонит?

– Не нужно, – отказался Ковалев, помедлив. – Скажите мне, Борис Михайлович, что у вас с Ольгой?

– Любовь, Нил Семенович, – сообщил Коровка. – Большая, настоящая. Сегодня сделаю ей предложение руки и сердца. Заранее скажу, она согласна.

У Ковалева дух перехватило – как далеко у них зашло! Супруга будет недовольна: она Геннадия мечтала видеть зятем.

– У Ольги есть жених, – сказал растерянно.

– Сыночек заместителя министра иностранных дел? – спросил Коровка. – Мне Ольга говорила. Скотина и подлец. За то, что он с девчонкой сделал, рожу в мясо разобью, когда поймаю. Мажор советский, охамевший негодяй.

– Нельзя так о говорить о незнакомом человеке, – заметил Ковалев.

– Достаточно рассказа Ольги, чтобы составить мнение о подлеце. При случае поинтересуйтесь у нее, почему она с Геннадием порвала. Хотя, боюсь, не скажет, постесняется.

Ковалева резанули по сердцу его слова. Отцу не скажет, значит, а ему все выложила?

– Не обижайтесь на меня, Борис Михайлович, но Ольге вы не пара.

– Потому, что вы большой начальник? – хмыкнул собеседник. – Скажите, Нил Семенович, вы работали при Сталине?

– Застал, – ответил осторожно Ковалев. – Но лично не встречался. Я был всего лишь журналистом областной газеты.

– Неважно, суть не в этом. У Сталина имелась дочь – единственная, горячо любимая. Как думаете, что сказал бы вождь, когда б узнал, что она влюбилась в простого парня из рабочих? Заявил бы, что он ей не пара? Сомневаюсь. Вождь был настоящим коммунистом и помнил, почему в семнадцатом году свершилась революция. Она провозгласила равенство всех граждан. И что сейчас мы видим? В СССР возникло новое дворянство – на этот раз с партийными билетами. Повздорил с сыном секретаря горкома партии – иди в тюрьму! Влюбился в дочку зам заведующего отделом ЦК КПСС – брысь с глаз отца! Вот будешь сыном заместителя министра иностранных дел, тогда и приходи. Так получается? Что с нами происходит, Нил Семенович? Почему растут барьеры между слоями общества? Продолжится такое – и страна развалится, как Российская империя в семнадцатом году. Неужели там, в ЦК КПСС, не видят этого?

От этой отповеди Ковалев немного охренел и не нашелся сразу, что ответить собеседнику. Тем более, что говорил тот правду. В ЦК КПСС приходят письма, в которых люди жалуются на произвол начальства на местах. И писем этих год от года больше. Их отправляют на рассмотрение в обкомы и горкомы, ЦК республик, но меры в отношении виновных там принимают неохотно. Нередко все на тормозах спускают. И люди пишут вновь… Не понимают, почему сигнал в ЦК им не помог. Для них Центральный комитет – последняя инстанция перед Богом, если в того верить…

– Вы поняли меня неправильно, – нашелся Нил Семенович. – Речь не о том, что вы когда-то были грузчиком. У нас женою дочь единственная, и мы, признаться, девочку разбаловали. Росла при домработнице. Готовить не умеет, квартиру убирать не рвется. Деньги не считает. Она привыкла к этой жизни. Сейчас ею движут чувства, а потом придет прозрение. Я не хочу, чтоб дочка, выйдя замуж, вскоре развелась.

– Не разведется, – сказал Борис. – Не беспокойтесь. Понадобится домработница, наймем.

– У вас есть на это деньги?

– На сберкнижке у меня сейчас двенадцать тысяч.

«Ого!» – подумал Ковалев. Столько не было и у него.

– Мне заплатили за изобретения, – объяснил Борис. – Но заработаю еще, не сомневайтесь. На тех же песнях – у меня их просят. Вы спросите, где мы будем жить? На ваши метры я не претендую. Свою полуторку сменяю на московскую квартиру. Придется доплатить, конечно, но деньги есть. Понадобится – в придачу дам машину. Ко мне Машеров приезжал с помощником, чтоб лично в деле разобраться. Пообещал помочь купить автомобиль, «Москвич-412». Так что я жених богатый – с квартирой и машиной, – Коровка засмеялся. – За Ольгу не волнуйтесь, Нил Семенович, не обижу. Нужда ей не грозит.

– Спасибо, – буркнул Ковалев, – и до свидания. Привет передавайте Ольге. Скажите, жду ее в Москве. Вернее, вас обоих. Хотел бы познакомиться, узнать поближе.

– Непременно буду, – пообещал Коровки. – С родителями невесты познакомиться – святое дело.

На том и распрощались. Ковалев собрался и вышел к ожидавшей его «Волге». По пути на службу размышлял об этом странном разговоре. Что-то здесь не так. Но что? Да, парень возмутился, когда Нил Семенович сказал, что он не пара Ольге. Это, разумеется, понятно – любой бы обиделся. Но Коровка в разговоре упомянул Сталина и его дочь Светлану, чье имя в СССР оказалось под запретом.[6] Откуда знает про нее? Наслушался вражеских «голосов»? Возможно. Но как уверенно, легко он рассуждал о будущей московской жизни с Ольгой! Как будто лет ему не двадцать, а много больше, и он солидный человек, а не будущий студент. Вот это Нил Семеновича удивило? «Нет, – решил он погодя. – Парень круглый сирота, они взрослеют раньше». Но что тогда? Он понял, войдя в свой кабинет. Коровка говорил с ним как будто с равным, пусть вежливо, но