Геша вздохнул. Вообще-то, бутылок было две, но одну они уговорили с Наташей… Скорей бы кончилась эта клятая война!

Стол застелили вместо скатерти немецкими плакатами, сорванными со стен.

«Айн кампф ум Дойчланд!», «Шуфт Ваффен фюр ди фронт!», «Дер дойче штудент! Кемфт фюр фюрер унд фольк!»

А самый поганый был написан на «украинськой мове»: «Ставайте в ряды СС-стрелецькой дивизии «Галичина» для захисту своей Батькивщины в братерстви зброи з найкращими воинами свиту!» [20]

На него Борзых торжественно водрузил фляжечку со спиртом, который Иваныч со знанием дела развел водой, натопив ее из снега.

Печка к этому времени уже гудела, медленно отдавая жар.

Когда до Нового года оставалось двадцать минут, к экипажу 102-го заглянули Лехман с Каландадзе. Уразумев, что они едва не пропустили великий праздник, ринулись вон и вскоре вернулись с гостинцами.

Репнин достал трофейные часы. Ну, бой курантов можно лишь представить себе. Елочки нет, мандарины – это и вовсе из разряда снов. Зато есть шампанское! А то, что вместо бокала – мятая кружка с пробкой в ручке (чтобы держаться, когда в ней кипяток), так это фронтовая специфика…

– Наливай!

Каждому досталось понемногу, и вот кружки да стаканы сошлись.

– С Новым годом! Ура!

Из воспоминаний капитана Н. Борисова:

«…И вдруг автоматчики приводят двоих в немецкой форме. Как сейчас помню, глубокая ночь, мы стоим на танке командира роты. Взводные и ротный собрались на моторной части, чтобы разобраться, где находимся. Тут этих приводят.

А командир взвода автоматчиков тоже с нами находился. Азербайджанец Рафик Афиндиев. Пехотинцы к нему обращаются: «Товарищ командир, мы тут двоих поймали, но они молчат…» Ротный говорит: «А ну-ка, садани его автоматом по башке! Только не зашиби!». Тот прикладом ему ба-бах, этот скрутился, а потом закричал. И закричал по-русски… Тут всё стало ясно, а мы и не подозревали.

Ротный задает вопрос: «Что будем делать?» Мы молчим, не сообразили еще, ведь очень быстро все произошло. Тут Рафик говорит: «Товарищ командир, я с изменниками на одном танке не поеду!» Ротный махнул рукой, и автоматчикам все стало понятно.

И когда их подхватили, вот тут они заорали. Ротный приказал: «Остановитесь!» Спрашивает их: «Откуда вы?»

Один говорит: «С Украины!» Что-то начал по-украински рассказывать. А второй русский, с Урала. – «И чего вы тут?» – «Да вот, в плену были, а тут ездовыми…» Автоматчики подтверждают: «Где мы их взяли, стоят повозки с противотанковыми минами!»

Ага, значит, эти сволочи везли мины против нас. Ну, тут их быстренько за сарай, очередь, и все… Были – и нет…»

Винницкая область.

1 января 1944 года

Утро выдалось ясным, морозным, но не слишком – Украина все-таки. После вчерашнего слегка побаливала голова, поэтому вести, принесенные Ваней Борзых, Репнина порадовали – 3-му батальону следовало выдвигаться к Казатину на соединение с остальными двумя, и времени на это давалось много.

Так что можно было покидать Грушевку не спеша, чтобы потом не ждать зря 4-й полк [21], «занятый» Катуковым, а прибыть вовремя.

На улице ничего не напоминало село – ни криков петуха, ни коровьего мычания, ни ударов топора, разваливавшего полено.

Не осталось в Грушевке ни местных, ни оккупантов, сплошь временные жители, зенитчики да танкисты.

На просторном, заснеженном майдане, куда выходило крыльцо сельсовета, стоял грузовик с кунгом, над которым была поднята огромная антенна. Она медленно вращалась, посылая радиосигналы, и было заметно напряжение среди зенитчиков. ЗСУ с 37-миллиметровыми спарками прогревали моторы, а некоторые уже трогались, занимая позиции.

Мимо шустро пробегал пэвэошник, Геша окликнул его:

– Учебная тревога?

– Боевая, товарищ подполковник! Бомбовозы идут!

– На Киев?

– Ага!

Репнин только головой покачал. В «родимом» будущем он не слишком жаловал историю, не учил ее в школе, а во взрослой жизни тем более не обращался. Зато его дед полжизни собирал книги про разведчиков и военные мемуары.

Вот из них-то Геша и черпал свои познания. Фронтовики, сержанты и генералы, они по-разному умели писать – у кого-то получалось получше, у кого-то выходила скучная мешанина цифр и направлений. Но даже они порой не выдерживали и начинали говорить от себя, просто, без прикрас рассказывая о фронтовом житье-бытье, о победах и поражениях.

Трудно было тогда, очень трудно. Страна надрывалась, из последних сил строя танки и самолеты, посылая в бой новых и новых солдат.

Сейчас, в общем-то, полегче. Репнин никогда не придавал особого значения технологиям, считая, что главное на войне – стратегический талант командования и умения солдат. Хотя это его мнение было ошибочным. Одно дело – командовать «тридцатьчетверками», и совсем другое – «сороктройками». Всего-то цифры в модели танка переставлены, а различия более чем глубоки.

«Т-34Т», «КВ-1М», «Т-43», «ИС-2» и «ИС-3» – это же отличные танки, лучшие в мире! Сколько они жизней сохранили, а какого чих-пыху задали «Тиграм» с «Пантерами» и прочему фашистскому зверью!

Разве ты что-нибудь выдал иное, товарищ Репнин, кроме как чертежи модернизированной «тридцатьчетверки»? Ну, еще идей всяких подкинул – те легли, как проросшие семена в хорошо унавоженную почву. Конструкторы мигом их подхватили, развили, использовали.

И ведь ты никуда больше не совался, Геннадий Эдуардович, ни в какую политику, не вещал, как пророк, о грядущем негативе. Просто воевал да немного подталкивал танковую промышленность, пользуясь благорасположением Сталина.

И посмотри, что получилось: блокада Ленинграда снята на год раньше, многих «котлов» не случилось, и до Волги немцы не дошли – здешним Сталинградом стал Цимлянск.

Ты, Геннадий Эдуардович, своим скромным вкладом спас несколько миллионов солдат и офицеров, тысячи танков и самолетов. И наоборот, обеспечил вермахту колоссальные потери.

Вот, так и просишься на постамент, товарищ Репнин!

Геша усмехнулся. Он, конечно, гордился своей тайной помощью родной стране, но больше просто радовался победам.

Удивительное дело – эта война подобна той, что памятна ему. Даты почти сходятся, но это именно похожесть, поскольку новый 44-й начинается почти одинаково со «старым», с тем, что уже был, хотя лишь один Геша знает о том, что и как было «в прошлой жизни». Для всех остальных бытующая ныне реальность – единственно возможная.