Все было так, как она мечтала. И даже тогда, когда Иеремиябережно положил девушку на постель, раздвинул ей ноги, лаская сначала языком,потом пальцами, и наконец вошел в нее со всей силой неудержимого желания,наконец-то вырвавшегося на свободу, она вскрикнула не от боли, а отнаслаждения... Он заставил девушку содрогнуться от сладостной муки, о которойта и не мечтала, а она заставила его испытать блаженство столь возвышенное ичистое, что он едва не застонал в ее объятиях, в изнеможении спрятав лицо у неена груди...

С трудом подняв голову, Иеремия посмотрел на лежавшую рядомКамиллу и с радостью убедился, что она чуть ли не мурлычет от удовольствия.Боль, которой она так боялась, беспокоила ее совсем недолго. Благодаряискусству Иеремии она почти не обратила на нее внимания. Он нежно прошептал ейна ухо:

– Теперь ты моя, Камилла...

Она только улыбнулась в ответ. Теперь она походила навзрослую женщину гораздо больше, чем час назад. На этот раз Камилла самапотянулась к нему и, когда Терстон овладел ею, закричала от наслаждения инеистового желания. Иеремия продолжал обнимать девушку, пока она наконец ненасытилась и не уснула в его объятиях. Через несколько часов Камиллапроснулась, вновь полная желания. Теперь уже он кричал в ее объятиях, полностьюпринадлежащий ей, околдованный ее чарами. В ней была такая магическая сила, накоторую он не смел надеяться. В то утро любви он вновь и вновь поражалсямудрости сделанного им выбора и неслыханному счастью, выпавшему на его долю.Терстону пришлось чуть ли не силой вытащить Камиллу из постели, чтобы не опоздатьна ленч к ее родителям. Тем временем она хихикала и пыталась снова соблазнитьего, пока наконец с восторгом и удовольствием не добилась своего, едва они селив поезд. Попрощавшись с родителями, они до самого Нью-Йорка почти не выходилииз вагона. Прежде чем Иеремия пришел в себя, они оказались на Центральномвокзале. По дороге в гостиницу «Кембридж», где он обычно останавливался,Терстон чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете. Иногда емуказалось, что он умрет от наслаждения, но это его не слишком заботило. Раз ужему суждено умереть, он предпочел бы смерть в страстных объятиях Камиллы. Оннашел девушку своей мечты. Наконец-то жизнь его наполнилась смыслом.

Иеремия и Камилла прибыли в Нью-Йорк на второй день послеРождества, и город предстал перед ними в снежной пелене. У Камиллы это вызвалобурный восторг. Выйдя из вагона, она захлопала в ладоши. Ее глаза искрились наморозном воздухе, лицо и руки были укутаны в роскошные соболя – рождественскийподарок Иеремии. Сейчас она напоминала русскую княжну. Терстон взял ее замаленькую руку, затянутую в перчатку, чтобы помочь спуститься на перрон, и судовольствием окинул ее взглядом. Щедрые подарки вызывали у Камиллы восхищение.Она часто думала о том, как ей повезло, и радовалась, что удалось распрощатьсяс ненавистной Атлантой. Ее муж был ничуть не хуже обещанных отцом князей игерцогов. Она с нетерпением ждала того дня, когда увидит дом в долине Напа,которую считала чем-то куда более роскошным, чем простая плантация. Вскоре ониподъехали к гостинице «Кембридж» на Тридцать третьей улице. Портье Уолмсбисбился с ног, пытаясь отогнать журналистов. Иеремия любил эту гостиницу. Емунравились никем не нарушаемое уединение, удобные «люксы» и забавные истории,которых у Уолмсби было полным-полно. Камилла первой вошла в номер, и вид у неепри этом был такой, словно она уже несколько лет путешествовала с ним погостиницам. Глядя на нее, он засмеялся, сгреб в охапку и толкнул на кровать.

– Ну и нахалка же ты, Камилла Терстон!

Это имя до сих пор казалось забавным им обоим. Она не сталаспорить. А он не стал говорить, что его ошеломило то, как холодно она обошласьс его старым другом портье. Камилла разыгрывала из себя светскую даму, и бедныйУолмсби почувствовал себя бесконечно униженным, когда она не обратила вниманияна его протянутую руку.

– Какое бесстыдство! – громко сказала она, проследовавмимо. – Кем он себя считает?

– Моим другом, – тихо прошептал Иеремия.

Однако, оставшись с мужем наедине, она поцеловала его стакой жадностью, что он тут же забыл об Уолмсби. Пока они одевались к обеду,Терстон незаметно улыбался, вспомнив о доме, который он построил для нее вСан-Франциско. Ему не терпелось показать его Камилле. В Атланте он почти неупоминал о нем, а стоило ей самой начать разговор, как он сразу увиливал,сообщая только, что дом довольно скромный и что ей, возможно, захочетсячто-нибудь переделать по собственному вкусу.

Однако сейчас Камиллу гораздо больше интересовало то, чемони займутся в Нью-Йорке. Они несколько раз побывали в драматическом театре,однажды сходили в оперу. В день приезда они обедали в ресторане Дельмонико, ана следующий – у Брансуика, где Иеремия заказал на обед утку и дичь. В этомресторане собирались любители лошадей, среди которых львиную долю составлялиангличане. А на третий день Иеремия получил приглашение от Амелии. Онотправился к ней, испытывая глубокое волнение. Ему не только хотелосьпознакомить ее с Камиллой; он сам радовался новой встрече. Благодаря перепискеих чувство постепенно переросло в искреннюю дружбу. Амелия прислала оченьтеплое приглашение, и он принял его с восхищением, но по дороге Иеремиюохватили дурные предчувствия. Камилла стала раздражительной и капризной.Сегодня она нагрубила горничной, которая помогала ей одеваться. Это начиналовызывать у Терстона тревогу.

Они наняли экипаж, чтобы доехать до дома Амелии на Пятойавеню. Камилла надела черное бархатное пальто и роскошные соболя. На левой рукесверкало кольцо с огромным бриллиантом, а на правой – недавно подаренное кольцос сапфиром. Под бархатной накидкой из Парижа виднелось платье из белогобархата, плечи и подол которого украшала оторочка из горностая. Этот нарядобошелся ее отцу в круглую сумму, о чем он перед отъездом из Атланты судовольствием сообщил Иеремии.

– Ты похожа на маленькую королеву, – сказал Иеремия,когда они выходили из гостиницы.

Взяв Камиллу за детскую ручку в кожаной перчатке, онпопытался описать ей Амелию.

– Это редкостная женщина... умная... достойная... красивая...– Он вспомнил об их легком флирте по дороге в Атланту и ощутил прилив тепла.

Иеремия знал, что эта прекрасная женщина ни за что не обидитКамиллу. Но стоило им переступить порог дома Амелии, как Камиллу будтоподменили. Казалось, она возненавидела Амелию за хорошее воспитание, отличныйвкус, элегантное платье и даже за ее благородные манеры. Камилла как будтостаралась показать себя в самом неприглядном виде, и это повергло Иеремию взамешательство.

Амелия отличалась редкой привлекательностью и нежнымочарованием, вызывающим у каждого мужчины желание обнять ее. Сам Иеремия успелзабыть ее красоту, лучащуюся и сверкающую, как бриллиант чистейшей воды,изящные черты ее лица, ее походку, неброскую элегантность ее украшений, сшитыев Париже восхитительные туалеты. Ему не довелось видеть ее в более подходящейобстановке, они познакомились в поезде. Однако их дружба зародилась именнотогда, дружба, которую он никогда не предаст. Так думал Иеремия, глядя, как онавеличаво шествует по залам великолепного дома, оставленного ей БернардомГудхартом. Повсюду стояли ливрейные лакеи с роскошными канделябрами, какихИеремия до этого никогда не видел, горело множество свеч. Их колеблющийся светотражался в мозаичном мраморном полу, плиты которого были подобраны в формецветов и тянулись по всему коридору В интерьере комнат безошибочно угадываласьрука француза. Лишь столовая и главная библиотека были отделаны вбезукоризненном английском стиле. Дом напоминал великолепный музей, жемчужинойкоторого была эта необыкновенная женщина. Элегантность Амелии заставила Камиллусгорать от ревности. Складывалось впечатление, что она не выносит хозяйку.Каждое ее слово, каждая улыбка, каждое движение вызывали у Камиллы ненависть.