– Разумеется, или даже хуже. Вчера вечером я угостил выпивкой какого-то работягу с безумными глазами, и он уверял меня, что за этим стоят эльфы.

– Что вы имеете в виду?

– Причина голодания Анны в том, что она некий чудовищный оборотень, оставленный эльфами взамен похищенной девочки и принявший ее облик.

Чуждая толпа… всячески угождает ей. Эти слова Либ услышала от бородатого фермера в день приезда. Вероятно, он имел в виду сонм невидимых эльфов-прислужников.

– Малый даже предложил меру борьбы. «Поколотить бы его или даже бросить в огонь, – копируя местный выговор, проговорил Берн, – мигом убрался бы туда, откуда пришел!»

Либ передернуло. Она считала чудовищным подобное невежество.

– У вас были пациенты, хотя бы отдаленно напоминающие Анну О’Доннелл?

Либ покачала головой:

– В частном сестринском деле я сталкивалась со случаями притворства, когда здоровые люди считали себя больными. У Анны противоположный случай. Недоедающий ребенок, утверждающий, что пышет здоровьем.

– Хм… Следует ли ипохондриков называть притворщиками? – спросил Берн.

Либ смутилась, словно это она насмехалась над своими нанимателями.

– Сознание способно обманывать тело, – заметил он. – Стоит подумать о зуде, как начнешь чесаться. Или зевать… – И он, зевнув, прикрыл ладонью рот.

– Да, но… – Либ замолчала, потому что тоже стала зевать.

Берн расхохотался, потом умолк и уставился в пространство:

– Полагаю, вполне вероятно, что натренированный рассудок в состоянии управлять организмом, заставляя его, по крайней мере на время, обходиться без пищи.

Но постойте… При первой встрече Либ с Берном он называл Анну обманщицей, при следующей обвинял Либ в том, что та не дает девочке есть. А сейчас, высмеяв идею Либ о кормлении во сне, в конечном итоге признает возможность чуда?

– Только не говорите, что перебегаете в лагерь О’Доннеллов.

– В моей работе необходима беспристрастность. – Он скривил губы. – В Индии – меня посылали в Лакнау для освещения восстания – небезызвестно, что факиры способны временно прекращать жизненные функции.

– Кто такие факиры?

– Аскеты, дервиши, – пояснил он. – Полковник Уэйд, некогда представитель генерал-губернатора Пенджаба, рассказывал мне, что видел, как закапывали в землю некоего факира из Лахора. Сорок дней под землей – ни еды, ни питья, ни света, немного воздуха, – и малый выбрался оттуда живой и невредимый. – (Либ фыркнула.) – Могу лишь сказать, – пожал плечами Берн, – что этот закаленный в битвах старый вояка рассказывал с таким убеждением, что я готов был ему поверить.

– Это вы-то – циничный газетчик?

– Неужели? Когда я вижу зло, то называю его, – сказал Берн. – Разве от этого я становлюсь циником?

– Прошу прощения, – в смущении произнесла Либ. – Я сказала больше, чем хотела.

– Среди газетчиков порок – дело обычное. – Губы его тронула едва заметная улыбка.

Неужели он показывает, что уязвлен, только затем, чтобы досадить ей?

– Так, может быть, Анна О’Доннелл – маленькая ирландская девочка-йог?

– Вы не стали бы насмехаться, если бы знали ее! – в сердцах проговорила Либ.

– Немедленно принимаю это приглашение. – Мужчина вскочил на ноги.

– Нет-нет! Правило в отношении посетителей должно соблюдаться.

– Тогда нельзя ли узнать, каким образом туда проник доктор Стэндиш из Дублина? – Сквозь шутливый тон Берна прорывалось негодование. – Вы не говорили, что вчера вечером вы впустили его со второй попытки.

– Грубиян!

Уильям Берн опустился на стул:

– Его впустил грубиян?

– Стэндиш – грубиян, – сказала Либ. – Но это между нами. – (Берн хлопнул записной книжкой по столу.) – Он рекомендовал принудительно кормить ее через трубку. – (Берн поморщился.) – Его впустили по настоянию доктора Макбрэрти, несмотря на мой протест, – добавила Либ, – но такого больше не повторится.

– Как, вы превратились из тюремщика в телохранителя, Элизабет Райт? Намерены принять на себя главный удар и отгонять всех драконов?

Либ не ответила. Как Берн узнал ее имя?

– Я правильно понимаю, что девочка вам нравится?

– Это моя работа! – огрызнулась Либ. – Ваш вопрос неуместен.

– А это моя работа – задавать вопросы, всякие вопросы.

– Почему вы все еще здесь, мистер Берн? – строго посмотрела на него Либ.

– Должен сказать, вы владеете искусством выказывать доброе отношение к попутчику. – Он сильно откинулся назад, и стул заскрипел.

– Прошу меня извинить. Но почему этот случай потребовал столь пристального вашего внимания, что вы здесь уже несколько дней?

– Справедливый вопрос, – ответил Уильям Берн. – Перед тем как в понедельник отправиться, я предложил редактору собрать на улицах Дублина десяток-другой голодающих оборванцев. Зачем тащиться в эти болота?

– И что он ответил? – спросила Либ.

– Как я и думал: «Одна отбившаяся овца, Уильям».

В следующий миг она поняла ссылку на Евангелие: пастух, который оставил стадо из девяноста девяти овец и отправился за одной отбившейся.

– Журналистские расследования должны быть узкими, – дернув плечами, сказал он. – Направьте интерес читателя на несколько заслуживающих внимания объектов, и тогда он вряд ли прольет слезу хотя бы над одним.

– С медсестрами то же самое, – кивнула она. – Само собой выходит, что больше заботишься об одном человеке, чем о толпе. – (Рыжеватая бровь поползла наверх.) – Вот почему мисс… леди, которая меня обучала, – поправила себя Либ, – не разрешала нам сидеть возле определенного пациента, читать ему и тому подобное. Она говорила, это может привести к привязанности.

– Флирт, ласки и так далее?

Либ постаралась не покраснеть.

– У нас не было времени на пустяки. Она говорила: «Сделайте необходимое и двигайтесь дальше».

– Теперь мисс Найтингейл сама инвалид, – сказал Берн.

Либ уставилась на него. Она не слышала, чтобы ее наставница в последние годы появлялась на публике, предполагая, что мисс Н. продолжает проводить больничную реформу.

– Мне очень жаль, – подавшись к ней через стол, сказал Берн. – Вы об этом не знали?

Либ старалась держать себя в руках.

– Говорят, она была великой женщиной?

– Величайшей, – закашлявшись, произнесла Либ. – И по-прежнему такой остается, больна она или нет. – Не в силах покончить с едой, Либ отодвинула в сторону тарелку с остатками жаркого и встала из-за стола.

– Вам не терпится удалиться? – спросил Уильям Берн.