человеческий рост примерно в поперечнике, три сруба — вот тебе и изба. Крыша крыта потемневшим мхом, наружу смотрят два крохотных окошка бойницы, да низкая кривоватая дверь.

— Что Пачон говорит? — наклонился ко мне со своего коня Нафаня.

А, ну да, это я тут внезапный полиглот, а остальные учат телеутский язык обычным порядком и не совсем еще понимают Пачона.

— Говорит, что тут неподалеку его дедушка жил.

— А это не его дедушка печку топит?

И впрямь, из трубы избушки поднимался дымок.

— Да нет, его дедушка вроде бы лет десять как умер.

— И что, до сих пор печка не прогорела?

Стрельцы рассыпались полукругом, окружая дом. Я двинул своего коня прямо к двери. С одной стороны — глупо, сейчас шмальнут из окошка и поминай как звали. А с другой — нужно ж выяснить, кто это тут, на моих коронных землях?

— Есть кто дома?

Дверца с надсадным скрипом распахнулась и на крыльцо вышел старик. Солидный такой дед, высокий, не сгорбившийся от старости, в овчинном тулупе, с посохом в руке. Длинные седые волосы подвязаны ремешком, борода до пояса, прямо как у Гэндальфа в фильме. Хотя нет, у Гэндальфа все же была покосматее, эта аккуратно расчесана.

— Кто такой? — крикнул Нафаня.

Старик бросил на него короткий взгляд и снова посмотрел на меня. А потом поклонился в пояс:

— Будь здоров, Викентий Георгиевич!

Глава 18

1

Так. Очень интересно. Это кто?

Мои стрельцы молчали, считая, что раз обращаются ко мне, то и нечего лезть поперек боярина в пекло, так сказать. Я тоже молчал, разглядывая старика.

Нет. Версий нет. Вернее, версии есть, но без каких-либо подтверждений, этот дед может быть кем угодно, от святого старца-отшельника, до старинного волхва или лесного колдуна. Значит, будем выяснять.

— Кто такой и откуда мое имя знаешь?

— Прощения прошу, Викентий Георгиевич, — старик поклонился в пояс, вполне себе бодро, не скрючился в приступе радикулита, — Меня называют отец Руслан, я здесь живу…

— Кто называет? — перебил я его. Похоже, и вправду отшельник…

— Да… — отец Руслан погладил бороду, — пожалуй, что и все. Никто из заходивших ко мне меня по другому и не называл.

Я хлопнул каблуками по бокам коня, подъезжая ближе к дверям избы.

— Кто ж к тебе заходит, отец Руслан? Да и как ты вообще тут оказался?

— Оказался я здесь, потому что место мне это приглянулось, очень уж мне здесь понравилось. А заходят… Ну вот ты, например, боярин Викентий, заходи.

— Не ходи, — тихо произнес подъехавший сбоку Нафаня, — Кто его знает, что это за старик? Отсюда люди бегут, а он живет и в ус не дует. И в бороду свою не дует тоже.

— Нет мне нужды к тебе заходить, Руслан… — начал было я, собираясь сказать, что просто объезжаю свои будущие владения и знакомлюсь, так сказать, с местными жителями. То, что он — первый из живущих здесь, кого я встретил, я упоминать не стал бы. Потому что Нафаня прав — какие-то Эрликовы детишки распугали здесь всех людей, а вот этому странному деду все нипочем. Значит, он либо чересчур силен для того, чтобы его можно было спокойно распугать — что само по себе настораживает — либо он как-то с этими детишками связан. Если не вообще один из них.

В общем, сказать-то я собирался одно, но отец Руслан меня перебил:

— Есть, Викентий Георгиевич. Есть у тебя нужда ко мне зайти. Тайну я тебе одну хочу рассказать, которая тебе полезна будет.

Говорят, любопытство сгубило кошку… Блин, но я-то не кошка! Отстегнув притороченный к седлу посох — яжбоярин, куды мне без посоха-то, пацаны не поймут — я спрыгнул на хрустнувший снег.

— Викентий Георгиевич… — протянул Нафаня, уже осознавший, что я таки войду в эту избушку. За спиной послышался звук спешивающихся стрельцов, планирующих войти вместе со мной.

— Тайна у меня только для ушей боярина Викентия, — погладил бороду старик.

— У меня от моих людей тайн нету, — предсказуемо ответил я.

— У меня есть, — не менее предсказуемо ответил отец Руслан, — я их не знаю.

— А меня, значит, знаешь…

— Слухами земля полнится, Викентий Георгиевич, — чуть склонился он передо мной, после чего отошел в сторону, освобождая проход внутрь.

— Викентий Георгиевич…

— Нафаня, окружить избу. Если я не выйду… через четверть часа — вламывайтесь внутрь. Даже если я буду откликаться — пока меня самого не увидите, моим словам не верить.

Да, я тоже читал сказки про Варвару-Красу и всякие говорящие капельки крови. Да и подделать голос, при умении, дело нехитрое.

Поднявшись по толстым плахам крыльца, я прошел небольшие сени, увешанные пучками каких-то трав, толкнул дверь, и, перекрестившись, прошел внутрь.

2

Внутри изба была… ну… как изба. Могучие бревнища были отесаны, так, чтобы стены выглядели менее психоделично. Мебель соответствовала общему антуражу — тяжеленные даже на вид табуреты, как будто целиком вырезанные из древесных колод, стол, за которым вполне можно укрываться не то, что от перестрелки, от танкового обстрела, полки с горшками и мисками, на угловой полке напротив печи — плошка с очередным засохшим веником, сама печь — чуть подзакопченная, но в целом чистая, беленая, внутри потрескивал огонь, да и в целом в избе было не холодно.

Из-за печи выглянул юркнувший вперед меня отец Руслан:

— Покушать не хочешь, боярин Викентий? — взмахнул он каким-то горшком, — баранина тушеная, правда, остыла уже немного.

— Нет, — категорически отказался я. Не настолько я еще сошел с ума, чтобы в подозрительной избе есть неизвестно что, неизвестно кем приготовленное, с неизвестными добавками.

Старик настаивать не стал, указал рукой на стол, мол, присаживайся, поговорим. Я толкнул концом посоха лоскутный половичок у порога, спихнув его в сторону — нет, никакой ловушки под ним не таилось — подошел к столу и сел на табурет, предварительно сдвинув и его, чтобы убедиться, что под ним также ничего такого нет. Убедился только в том, что, блин, этой мебелью можно себе мышцы накачать как у Дуэйна Джонсона. Тяжелая, блин.

— Ну, рассказывай, отец Руслан. Кто ты такой, почему здесь живешь, да что за тайна такая тайная у тебя ко мне. Ну и заодно — откуда про меня знаешь,