путь. Набрасывала основные изгибы штольни, чтобы позже сравнить получившийся маршрут с картой и вычислить, по какой из двух чернильных многоножек мы продвигаемся.

Слой грязи истончился. Мы старались шагать по проглянувшим из-под неё бетонным выступам. Сапоги не увязали, непрерывное чавканье прекратилось, и я различила гул сквозняка. Ток воздуха усилился. Мне стало зябко, и я порадовалась, что мы с Настей идём сзади, отчасти спрятавшись от сквозняка за Гаммером и Вихрой, а Вихра сказала, что раньше, когда шахта работала, здесь гуляли ураганные ветры. Естественной тяги было недостаточно, и в руднике басовито гудели вентиляторы. Загрязнённый воздух уходил по обычным вентиляционным стволам, наружные зевы которых до сих пор таились в зарослях на горе, а свежий воздух нагнетался через толстенные брезентовые трубы, проникавшие на глубину многих сотен метров. Дед Кирчо говорил, что на нижних горизонтах подчас дышалось легче, чем в центре Маджарова. Вентиляторы работали непрерывно, и ветер в галереях никогда не ослабевал. Чтобы перекусить или отдохнуть, шахтёры прятались в нишах, нарочно или случайно выбитых в стене, ну или забирались в просторные выработки, где сквозняк досаждал чуть меньше.

– Нам повезло, – улыбнулась Вихра. – Сейчас даже естественная тяга слабее, потому что почти все выходы к вентиляционным стволам закупорены.

Вихра сказала, что в Карфагене свежий воздух шахтёрам опускали в кожаных мешках. Быть может, так же поступали и фракийцы, ведь они первые занялись рудным делом на берегах Арды, но тут уж достоверных сведений не сохранилось. Я ждала, что Вихра расскажет что-нибудь ещё не менее интересное, однако она не захотела отвлекаться от тетрадки и замолчала.

Грязь закончилась. Обнажился относительно ровный пол. Ну, в сравнении со стенами и потолком он был просто-таки ровнёхоньким. Я поняла, что выступы, поначалу помогавшие, а теперь мешавшие идти, – это бетонные шпалы. Они лежали довольно криво, из них торчали болты, которыми прежде крепились рельсы, а сами рельсы исчезли. Их сняли сразу после закрытия шахты. Или чуточку позже, когда до выработки добрались любители лёгкой поживы. Хотя рельсы лёгкой поживой не назовёшь.

Я вспомнила, как дед Кирчо описывал местные вагонетки – выбравшись из штольни, они по канатной дороге пересекали Арду и попадали прямиком к рудным бункерам на меандре, – и попыталась мысленно вернуться в прошлое шахты, как возвращалась в прошлое родного Калининграда, но вагонеток не увидела, лишь отдалённо услышала грохот их колёс.

Нам встречались всё новые проходы, на сей раз обозначенные не деревянной, а железобетонной крепью. Металлические насадки на стойках проржавели, сами стойки растрескались, и опёртые на них балки отчасти перекосились, но в целом рамы стояли надёжно, что, впрочем, не уберегло галерею от обвалов.

Иногда обвал, высвеченный фонарём, угадывался поблизости, иногда мы узнавали о нём со слов Вихры. Она здесь побывала в каждом закутке и, обнаружив очередной проход, рассказала, как в своё время углубилась по нему метров на двадцать и упёрлась в заводнённый спуск. В прежние годы, когда громадные насосы выкачивали воду и по трубам уводили в наружные водосборники, по этому проходу можно было спуститься к нижнему горизонту, перебраться в разветвлённую сеть штреков, скважин, квершлагов и прочих видов горных выработок. К счастью, нам они были недоступны. Одна только мысль о них заставляла меня содрогаться, и я старалась шагать исключительно по шпалам, словно ждала, что пол между ними провалится и раскроет бездонную, рассекающую все горизонты пропасть.

Вихра отметила достаточно ответвлений, и мы взглянули на прочерченный ею маршрут. Сопоставили его с многоножками упрощённой карты и одновременно указали на ту, изгибы которой повторяли пройденный нами участок штольни. Количество, а главное, чередование ножек совпали, и мы уже не сомневались, что карта из «Оцеолы» в самом деле учитывает все ненужные повороты, разрывами отсекает их от нашего пути. Посовещавшись, условились и дальше следить за изгибами штольни, а при первой возможности отчёркивать своё точное местоположение, хоть и не были уверены, что это поможет сориентироваться в ожидавшем нас лабиринте.

Вихра по-прежнему не доверяла карте, но торопилась вперёд, а я всё чаще останавливалась поправить каску. Ослабила ремешок, перетягивавший шею, и теперь каска сваливалась набок. Подкасник сбивался на глаза, свет от фонаря гулял по сторонам, высвечивая то стены, то потолок. Настя попробовала мне помочь, но сделала только хуже – чуть не удавила меня злосчастным ремешком! А ещё я привыкла к прогрызенной в основании Кован Кая штольне, уже не опасалась разглядеть в складках пород невесть какую жуть – и вдруг стала замечать, до чего неудобно идти в моём нелепом облачении. Подштанники натирали кожу, шерстяные носки сползали, плечи под лямками тяжёлого рюкзачка болели, грудь, исколотая свитером, чесалась. Я едва не расплакалась от боли и злости на собственную невезучесть. Пришлось позвать Вихру. С носками и свитером она поделать ничего не смогла, но хотя бы повторно зафиксировала каску – свет от фонаря больше не гулял, и я пообещала себе впредь не регулировать её самостоятельно.

Все предвкушали скорую развязку, гадали, упрёмся мы в тупик или обнаружим потайной лаз, и разговоры прекратились, а я бы сейчас порадовалась даже разговору о вурдалаках. Разрешила бы Гаммеру напугать меня байками о нечисти, стерегущей беспечного охотника за сокровищами. Нет! Лучше без баек Гаммера. Я и сама придумала, как отвлечься от боли в плечах. Протянула рельсы, напряглась и всё-таки пустила по ним заполненные рудой вагонетки. Увидела, как в штольне суетятся шахтёры. Вспомнив рассказы деда Кирчо, представила, как они, поутру привезённые из Маджарова, где-то тут неподалёку унылой вереницей устремляются в мойку и натягивают шахтёрские костюмы. Забирают аккумуляторы, оставленные заряжаться после вчерашней смены, крепят их за пояс и подсоединяют к фонарям на касках. По стальным жетонам проходят через турникеты и тяжеленные двери шлюзовой камеры, небольшими партиями набиваются в клеть.

Вздрогнув, клеть начинала падать. Сквозь её решётчатые стенки шахтёры любовались однообразным бетонным полотном, изредка прерывавшимся огнями промежуточных горизонтов, и бесконечными линиями чёрных кабелей. Когда клеть опускалась на дно, шахтёры выбирались из неё в рудничный двор и брели на платформу подземной железной дороги. Расходились по вагонам, занимали привычные места и ждали, когда поезд доставит их до конечной станции. Покинув поезд, разбредались по канатным дорогам и пассажирским вагонеткам, чтобы забраться в самую невообразимую горную глубь и там возобновить прерванную для короткого наземного отдыха работу в забое.

Погрузившись в чуждые мне образы шахтёрской жизни, я уподобилась привидению. Скользила по штрекам, летела по бетонным трубам стволов и слушала доносившиеся до меня голоса давно состарившихся или вовсе умерших людей. Ещё мельком увидела, как гаснут огни и шахту заливают тёмные воды, – и ледяной сквозняк выбросил меня обратно в штольню.

Замечтавшись, я забыла отчёркивать на своей карте наше местоположение. Мы с Настей и Гаммером сами вызвались страховать Вихру, чтобы изредка сравнивать отметки и так подтверждать их верность, однако Настя ленилась и списывала у Гаммера, а теперь и мне пришлось списать последние отметки у Насти.

– Вообще, я не люблю охотников за сокровищами, – неожиданно призналась Вихра.

– Почему? – удивилась я.

– От них одни проблемы. Вечно приезжают с металлоискателями, лопатами. Как-то попытались раскопать русло Арды.

– Зачем?!

– Помнишь про засаду башибузуков? Болгары всё ценное держали в свёртках на животе. А река тогда была полноводная, выше по течению плотин ещё не понастроили. И когда беженцы понимали, что тонут, бросали вещи. И свёртки бросали. Вот их до сих пор ищут. Думают, тут дно усыпано золотом… А крепость из бутовых камней помнишь?

– Это…

– По пути в Бориславцы.

– Помню, хотя…

– …особо и помнить уже нечего, да. А раньше там было побольше.

– Во времена фракийцев?

– В наши времена. Руины как руины, но остатки крепостной башни стояли. А потом туда добрались всякие охотники и всё разгромили.

– Ясно…

Мы с Настей растерянно переглянулись, и я сказала Вихре, что у нас в Калининградской области кладоискатели так же изрыли замковую гору Кройцбурга. Примирительно добавила, что мы ничего перекапывать и громить не собираемся.

– Уж я прослежу, – то ли в шутку, то ли всерьёз ответила Вихра.

Наверное, всё-таки в шутку. Ведь она, отправившись с нами, сама добровольно превратилась в охотника за сокровищами. Мы как-то забыли это обсудить, но ей несомненно причиталась четвёртая часть золота из сундука Смирнова, то есть часть, прежде