открывается через творчество. Каждая работа рассказывает о том, кто мы есть, и зачастую публика понимает это раньше нас.

Творчество – это экспедиция внутрь, поиск скрытого материала. Не всегда мы его обнаружим. А если и обнаружим, можем не понять. Зерно может быть притягательно, потому что в нем мы чувствуем нечто непостижимое, но, кроме этого смутного влечения, нам больше ничего не откроется.

Некоторые стороны «я» не любят лобового подхода. Они проявляются косвенно, по-своему. Внезапными случайными проблесками, как солнце, мерцающее на волнах.

Эти явления не вмещаются в обычный язык. Они необычайны. За гранью повседневного. В стихотворении можно сказать то, чего не передать в прозе или беседе.

А любое искусство – это поэзия.

Искусство глубже мысли. Глубже историй о вас. Оно взламывает внутренние стены и нащупывает то, что за ними.

Если не мешать искусству делать свое дело, может, оно и вскроет ту искренность, к которой мы так стремимся. И может, искренность окажется совсем не такой, как мы думали.

Все, что открывает публике ваш взгляд на мир, – правда, даже если информация ложна.

Привратник

Из чего бы ни родились идеи, как бы ни выглядели, ни одна из них не минует вашего внутреннего редактора. Привратника.

Именно он определит, какой в итоге сложится работа, сколько бы ваших «я» ее ни создавало.

Роль редактора – собрать и отсеять. Подчеркнуть важное и выполоть лишнее. Вычистить работу до идеальной версии.

Порой редактор находит лакуны и отправляет нас собирать информацию, чтобы их заполнить. Порой информации перебор, и тогда редактор удалит ненужное и обнажит готовую работу.

Редактура выявляет вкус. Вкуса не постичь, ткнув пальцем в то, что нам нравится: музыку, которая радует наш слух, или фильмы, которые мы пересматриваем. Наш вкус раскрывается в том, как мы курируем свою работу. Что включаем в нее, что нет, как составляем ее из фрагментов.

Вам могут нравиться разные ритмы, цвета, узоры, но друг с другом они несовместимы. Все фрагменты должны уместиться в контейнер.

Контейнер – это организующий принцип работы. Он диктует, что уместно, а что нет. Мебели, подходящей для дворца, вряд ли место в монастыре.

Редактор обязан отказаться от своего эго. Эго самодовольно прикипает к отдельным элементам работы. Задача редактора – сохранять непредвзятость, игнорировать эти страсти, находить единство и равновесие. Талантливые творцы, но неумелые редакторы, бывает, выполняют эту работу посредственно и в итоге не реализуют свой дар в полной мере.

Не путайте холодную отстраненность редактора с внутренним критиком. Критик сомневается в работе, подрывает ее, смотрит сквозь увеличительное стекло и разбирает на части. Редактор же отходит подальше, обозревает работу в целом и помогает раскрыть весь потенциал.

Редактор – это профессионал в теле поэта.

Под занавес стоит радикально свести работу к самому необходимому – провести беспощадную редактуру.

До сих пор творческий процесс в основном означал прибавление. Так что этот этап назовем вычитанием. Обычно он наступает, когда здание уже построено и все варианты исчерпаны.

Редактуру нередко воспринимают как обрезку лишнего жира. Беспощадная редактура – это другое. Мы решаем, что нужно работе непременно, чтобы она оставалась собой, – что совершенно необходимо.

Наша цель – не сократить работу до ее финального объема. Мы идем дальше. Даже если, убрав пять процентов, мы получим задуманный объем, можно резать дальше и сохранить лишь половину или треть.

Если вы работаете над альбомом из десяти песен, а записали двадцать, задача – не отобрать десяток. Выберите пять треков, без которых жить не можете.

Написали книгу, в которой больше трехсот страниц, – попробуйте сократить до сотни, не утратив сути.

При такой зверской редактуре мы не только добираемся до сердцевины работы – мы еще и меняем наши отношения с проектом. Постигаем его скрытую структуру, понимаем, что подлинно значимо, избавляемся от привязанности создателя и видим свой труд как он есть.

Что дает каждая составляющая? Подчеркивает ли она суть? Не отвлекает ли от сути? Вносит ли вклад в равновесие? А в структуру? Совершенно ли она необходима?

Бывает, устранив лишние слои, отходишь на шаг и понимаешь, что работа удалась уже в своей простейшей форме. Или чувствуешь, что какие-то элементы стоит восстановить. Если целостность работы не страдает, это вопрос личных предпочтений.

Стоит потратить минуту и оценить, действительно ли эти довески улучшают работу. Мы не стремимся к большему ради большего. Мы стремимся к большему ради лучшего.

Цель – привести работу к такому виду, чтобы вы смотрели на нее и понимали: другой она и быть не могла. Значит, есть баланс.

Элегантность.

Непросто отказаться от элементов, в которые было вложено столько времени и стараний. Некоторые творцы так влюбляются в весь наработанный материал, что не могут выкинуть ничего, даже если произведение в целом от этого выиграет.

«Превратить простое в сложное может любой, – говорил Чарльз Мингус[16]. – А вот превратить сложное в простое, замечательно простое, – это творчество».

Быть художником – значит постоянно спрашивать: «Что тут можно улучшить?» И в искусстве, и в жизни.

Зачем заниматься искусством?

Все глубже погружаясь в творчество, можно столкнуться с парадоксом.

По большому счету главное в самовыражении не вы.

У тех, кто избирает путь художника, как правило, нет выбора. Нас словно тянет первобытный инстинкт – та же сила, что зовет к морю едва вылупившихся в песке черепашек.

Мы идем на зов. Отрицая его, мы погружаемся в уныние, будто нарушаем законы природы. Шаг назад – и мы видим, что этот слепой импульс всегда с нами; он выталкивает нас за пределы наших границ.

Едва ощутив, что работа обретает форму, мы переживаем всплеск энергии, а вслед за ним – желание поделиться с другими в надежде воспроизвести в них тот же таинственный эмоциональный заряд.

Это тяга выразить себя, это наше творческое предназначение. Не всегда оно в том, чтобы мы поняли себя или другие поняли нас. Мы делимся восприятием, мировоззрением, чтобы в других раскатилось эхо. Искусство – отзвук быстротечной жизни.

Наш век недолог, но мы можем создавать работы, которые остаются памятниками нашему земному бытию. Непреходящие свидетельства жизни. «Давид» Микеланджело, первые наскальные рисунки, пейзажи, нарисованные детскими пальцами, – все это отголоски одного и того же человеческого крика, как нацарапанные в туалетной кабинке граффити:

Здесь был я.

Вы открываете миру свой взгляд; его видят другие. Он преломляется в их фильтре и распространяется дальше. Процесс не заканчивается. Все это вместе создает то, что мы воспринимаем как реальность.

В этом глобальном цикле играет роль каждая работа, даже самая, казалось бы,