Я встал и вышел вместе с ней с Арены. Сергей и Степан Степаныч остались вдвоём.

Закатное солнце золотило улицу. С возвышенности, на которой располагалось здание Арены, были видны остальные горные вершины, уходящие вдаль. Где-то внизу, в оранжевой дымке раскинулся Пятигорск. Мы с княжной медленно пересекали открытое пространство от Арены до основного здания Академии. Я хромал, а рана на руке, нанесённая мечом, кровоточила. Остальные, впрочем, тоже не отставали. Но крови было на удивление мало, значит, Инсект защитил от основного урона.

Я шёл и осматривал руку. Интересно… Клинок, который разрубал сталь и толстые деревья так же легко, словно это были тонкие восковые свечи, застрял в дереве моих мышц, пройдя не больше пяти миллиметров. Я-то в момент атаки уже простился с одной из своих конечностей, собирался просто хоть чуть-чуть оттолкнуть клинок обезумевшего препода, а тут вон как… Остановил полностью.

— Коль! — позвала меня княжна.

Она шла рядом, глядя куда угодно, кроме как на меня. Надеюсь, прорехи в паху не были тому причиной. А хотя пускай. Я же себе не сам штаны разрезал. Это всё результат сражения не на жизнь, а на смерть.

— Что?

— Почему ты скрывал от меня свой дар? — Василиса остановилась и уставилась себе под ноги. Её шею и грудь закрывал длинный шерстяной шарф коричневого цвета. — От всех скрывал.

— Я не скрывал.

— Тогда не понимаю. Если Инсект пробуждается только в случае смертельной угрозы, то почему он не пробудился во время боя с Сергеем Михайловичем?

— Не знаю. Думаю, что я не видел в нём смертельной угрозы. Он учитель, и изначально не хотел меня убивать, и я это знал на уровне подсознания. Потребовалось долго сражаться, чтобы адреналин оставил только рефлексы. Только тогда он, наверно, сам смог поверить, что собирается меня убить. И я тоже. Но у него не получалось. А у меня не получалось убить его. Сергей сильный воин. Даже без Инсекта.

— Но… тогда почему он напал на меня?

— Он… не совсем напал. Если Сергей сам тебя пригласил, то допускал, что не сможет одолеть меня в бою. Ты была нужна для подстраховки. Как запасной план. И он сработал.

— И тогда… пробудился твой Инсект? — она подняла на меня глаза, голубые, как арктический лёд. — То есть ты испугался, что он убьёт меня?

— Да.

— Но ты не знал, что твой дар сейчас проснётся.

— Я всегда думал, что у меня его нет.

Василиса повернулась и пошла дальше. Задумчивость не покидала её.

— То есть… ты был… апчхи! Готов потерять руку, чтобы спасти меня?

Я пожал плечами. А какой у меня был выбор?

— Да.

Мы молча шли дальше. Точнее, шла княжна, а я хромал. В какой-то момент она вдруг посуровела и молча кивнула самой себе, а я почувствовал, что в ладонь втиснулась узкая ладошка Василисы. Почему-то этот жест показался мне более интимным, чем её сон голышом в моей кровати.

— Ой! — она вдруг отдёрнула руку, которая была вся испачкана красным. — Вот я дура! Ты же кровью истекаешь, а я всё о себе! Пойдём скорее!

— Я иду с максимально возможной скоростью, — ответил я. А потом почувствовал, что у меня начинает кружиться голова.

Пожалуй, стоит ускориться!

Княжна обхватила меня за руку и потащила за собой. Если мне не изменяет память, на глазах других студентов она не позволяла себе такой фамильярности. Не пожалела бы девочка потом о своей репутации. Вон, уже гуляющие студенты останавливаются, чтобы посмотреть на полуогра с дочерью Якутского Светлейшего князя.

— Василиса, на нас ведь люди смотрят…

— Дурачок! Мне наплевать!

Она хихикнула, взглянув на меня. Её глаза смеялись. А потом отвернулась и показала кому-то из толпы зевак язык.

В лазарете было светло и уютно, пахло чистотой и стерильностью. Шесть коек, по три с каждой стороны небольшой комнаты, заправлены белоснежными простынями и тонкими одеялами. Пётр Васильевич, как увидел меня, сразу заставил лечь на одну из них.

— Да мне нормально, доктор, — соврал я. К горлу то и дело подкатывала тошнота. Я чувствовал себя максимально усталым, всё тело горело от ран.

Фельдшер пальцами коснулся моего лба, в месте прикосновения тут же разлилось тепло.

— Да уж, нормально, — скривился Пётр Васильевич, — да на вас места живого нет. Старые раны ещё зажить не успели, а вы уже новых наполучали. И ваши клетки только научились трансформировать ману, как вы тут же израсходовали все запасы! Ужасная неосмотрительность. Я запущу ваши регенеративные процессы, но пропишу неделю постельного режима. Полежите у нас здесь.

— Неделю? — взревел я, тут же приходя в себя. — Я в выходные собирался в город деньжат подзаработать.

Видя моё сопротивление, Пётр Васильевич вздохнул:

— Не бережёте вы себя, Дубов. В самом деле, вы же не дубовый!

— Вообще-то, — подняла руку Василиса, привлекая внимание. — Дубовый. Везде.

Везде? В смысле везде? Я посмотрел на княжну, а она покраснела. Понятно…

— О, значит, вот как проявился ваш Инсект. Любопытно, во что он разовьется. Ладно, — кивнул фельдшер. — Будь по-вашему. У меня есть одно мощное зелье, приберегал на особый случай. Но один день вы проведете под моим наблюдением!

Я обречённо кивнул. Пётр Васильевич принёс пузырёк с вонючей тёмно-зелёной жидкость и влил мне её в рот. Она была густой и очень горькой. Потом коснулся моей руки, отчего сначала по телу пробежали мурашки на пару с электрическим покалыванием, а потом меня бросило в жар. Запустил регенерацию, значит. А мне ужасно захотелось спать.

— Княжна, больному нужен покой…

— Нет, я останусь, — Василиса разве что ножкой не топнула.

Пётр Васильевич посмотрел на меня, на неё, снова на меня.

— Видите ли, Николай, у этого зелья есть один побочный эффект…

Я отмахнулся. Я уже понял какой — мне жутко хотелось спать, а веки словно кто-то тянул вниз, чтобы закрыть их.

— Пусть остаётся, — проворчал я. — Её холод сбивает жар.

Фельдшер развёл руками:

— Ну, вы люди взрослые. Так и быть, оставайтесь. К завтрашнему вечеру я вас выпишу.

После этого Пётр Васильевич вышел и оставил нас с Василисой одних. Она тут же легла рядом и обняла меня; освежающий холодок разлился по всему телу.

Боже, какое облегчение… только волосы нос щекочут. Но это можно потерпеть… Да и лень двигаться,