– Поэтому на нашем доме антенны. Они ловят сигнал с башни.

Ляля не понимала, как так ловят – руки, что ли, вытягивают. Телебашня казалась Ляле в детстве с длинными руками. Когда Ляля включала местный канал, ей казалось, что руки-щупальца дотягиваются и окутывают её, телевизор, все предметы в комнате – Ляле становилось тепло, уютно, спокойно. Телевизор – спасение от всех обид в детском саду. В телевизионном ящике все хорошие, даже злодеи из мультиков, они не обзываются, и перед ними не надо врать, что ты не хуже других. Перед телевизором Ляля такая, какая есть в жизни. Местный канал показывал фильмы и мультфильмы, фильмы прерывались на рекламу фабрики и меховых магазинов – любимых магазинов Ляли. Осенью прибавлялась реклама охотничьих хозяйств. Всю рекламу Ляля знала наизусть. Была и детская передача. Вёл сказку для малышей игрушечный зверёк Горностай Куницын. У него был хозяин, дед-охотник с наклеенной бородой. Что борода наклеена, сказала в свой недолгий приезд мама:

– Бороду позорно наклеили.

– Так вот и переезжай к нам, Зоюшка, я договорилась, тебя зачислят в штат, – предлагала бабушка в «мильонтысячный» раз.

Ляля с бабушкой ходили в телебашню, поднимались по огромной необъятнейшей лестнице с красным ковром, а узоры на ковре извивались синими щупальцами растений-мутантов. Бабушка с кем-то удалилась «переговорить» в какую-то комнату за какую-то дверь, а Ляля осталась в кафе; впервые в жизни сидела за столиком одна, а не с этими противными детьми из группы, которые всё норовили толкнуть исподтишка так, чтобы Ляля пролила красно-бурый, как запёкшаяся кровь на шкурке, борщ… В кафе Ляля с наслаждением «откусывала» специальной невиданной щербатой вилочкой рулет с мягким воздушным кремом. Такого пирожного она ещё никогда не пробовала. Крем таял во рту, а бисквит был пушистый, но не крошился, как магазинный, из упаковки. Бабушку любили не только на фабрике. Её и на телевидении любили. Ляля знала от бабушки: когда она приехала из Москвы и занялась шкурами, то одно время жила в зверосовхозе, на лисьей ферме, буквально бок о бок с лисами, бабушка общалась с зоотехниками и придумала для беременных норок и лис новый корм, чтобы шкурки их щенков стали прочнее. Когда фабрика отшила из этих шкурок шубы и манто, они пошли только на экспорт, и фабрика получила на следующий год втрое больше заказов. Бабушку сделали замначальника лаборатории на фабрике, пригласили в горком, вручили медаль, о ней написали в газете и сняли репортаж. И вот теперь она просила за дочь каких-то стареньких, как и сама, тётушек – чтоб взяли на телевидение дочь. Тётушки трепали Лялю по голове и восхищались, что Ляля – вылитая бабушка. Ляля чуть в них вилку не бросила – так ей это не нравилось. Но внешне Ляля скромно улыбалась, она всегда была тактичной, с детства, а в детском саду эта реакция стала у неё просто дежурной – ведь ответить обидчикам резко нельзя, всё равно всё свалят на неё, виноват всегда не кто начал, а кто ответил…

– Переезжай, – уговаривала маму бабушка. – Лялюшка без тебя скучает.

– Почему Лялюшка?! – возмущалась мама.

Маме напоминали почему, мама злилась, улыбалась мелкими, пегими от курения зубами, цедила: «Ах да… ну да…», ответила бабушке:

– Меня возьмут на работу, но в штат-то не сразу.

– Зато рядом с нами, со мной и с дочерью твоей, Зоюшка.

– Нет, мам. На этот любительский канал, в эту позорную студию я не пойду. Лампы там какие?

– Но студия вполне современная.

– Студия современная, а деньги смешные.

Мама ушла из комнаты, Ляля побежала за ней, но на вопросы Ляли, как нужно клеить бороду «не позорно», не отвечала. У мамы есть удивительная, самая ненавистная Ляле черта – ворваться в спокойное мирное настроение и взорвать его нервами, перебранками, выяснениями, часто на пустом месте. У бабушки микроскоп для рассматривания материалов, а у мамы – микроскоп для увеличения мухи до слона, и этот микроскоп встроен в глаз. Мама ещё любила обозвать их с бабушкой свиньями и в шутку, и всерьёз. А после сидеть и не отвечать на вопросы. Молчать как партизан. Вот и тогда, с этой бородой, мама не ответила, промолчала, сидела и курила тонкие сигареты. На столе стоял неизменный кофе и лежала пачка с нарисованным разноцветным раскрывающимся бутоном. Ляля решила рано утром перерисовать его себе в альбомчик. И перерисовала. Ляля все понравившиеся картинки себе перерисовывала.

Но когда в Пушноряде открылся региональный отдел центрального телевизионного канала, мама не задумываясь записалась в кандидаты. Бабушка опять бегала на телевидение, и опять с Лялей, и снова все восхищались, как внучка похожа на бабушку – ну просто одно лицо. И опять Ляля ужасалась: неужели она похожа на бабушку? Пирожное «орешек» из кафе, мороженое и чашка шоколада помогли пережить неприятность.

Маму приняли на работу, она переехала в Пушноряд накануне первого сентября. Ляля должна была идти в первый класс, и они с мамой торжественно пошли в «Детский мир» покупать туфли.

Во дворе они встретили лису.

– Пегий хромист. – Ляля решила похвалиться своими познаниями в делах лисьей селекции.

– Сразу видно: бабушка даром время не теряла. Ляль! – Мама загасила окурок. – Это, что ли, теперь нормально тут у нас, что лиса летом шарится на помойке рядом с многоэтажкой?

Новое слово «шарится» поразило Лялю. Какое оно точное. Шариться – сколько раз в детском саду копались в её шкафчике девчонки, подсовывая в карманы шубки чужие машинки, два раза воспитательница обвинила Лялю в воровстве… Сначала шарились девочки, потом нянечка, а потом воспитательница Виолетта Тихоновна обвиняла во всех смертных грехах и почему-то прибавляла: «Вся в бабушку…»

Мама остановилась, требовательно переспросила:

– И часто тут у вас такое?

«Тут у вас», – подумала Ляля, как будто сама мама и не жила здесь всё детство.

– Не знаю, мама. Зимой иногда случается. – Не могла же Ляля сейчас у дома, на улице, пересказывать две истории, которые приключились с ней и бабушкой, при участии лис, конечно.

Под ноги им с мамой кинулась ещё лиса. Точнее, сначала пробежал соседский пёс неизвестной породы – дворняжьей, но без лайки не обошлось. Пёс улепётывал, улетал на всех своих четырёх ногах, а потом уж неторопливо, с видом победительницы, проаллюрила лиса.

– Мама! Серебристая! Серебристая!

– Нет. – Мама обернулась, внимательно вглядывалась в лису. – Седая, Лялечка, совсем седая…

И тут случилось то, чего Ляля никак не ожидала.

– Ты моё солнышко… – Так ласково мама никогда не обращалась к Ляле. К Ляле она обращалась так: ты-моё-сол-ныш-ко! – Ты моя любимая…

Лиса остановилась, насторожилась, повела ухом-локатором, покачала головой, как бы что-то вспоминая.

– Иди, иди, лапочка, ты моя хорошая, не узнаёшь свою маму. – Мама присела на корточки, протянула руки. Лиса, осторожно ступая, подошла и… бросилась на маму – так показалось Ляле. Ляля даже закрыла лицо руками от испуга.